– Хвалят твою воду, Анна! – говорили соседки. – Там еще девушки с нижних колодцев стали воду носить. Да матросики говорят – не та вода…

– Моя вода особенная! – улыбнулась Анна, указав на мешок с солью. – Из вас бы, девушки, кто остался, а то мне одной не накачать кадушку. Хоть ты, Маремьянушка, останься.

– А что ж, и останусь, – согласилась соседка.

Женщины ушли с полными ведрами. Анна опустила бадью в колодец, закинула веревку на плечо и потащила. Маремьяна выливала воду в кадку из бадьи.

Пять раз еще наполнилась до краев кадушка водой, и мешок с солью опустел. Солнце уже склонилось к закату. Бадья в последний раз опустилась в колодец, сухо стукнулась о каменное дно и вернулась наполовину пустая.

Веня с Наташей свернули с Саперной дороги по взрытому боку кургана. Через несколько шагов они увидели сквозь дым старого матроса. Он лежал, опираясь на левый локоть, в спокойной и удобной позе, лицом к морю. Матрос, заметив Наташу с братом, вынул изо рта окованную медью трубочку и приветливо кивнул. Наташа остановилась в недоумении: странным и непонятным казался этот мирно отдыхающий человек в пороховом дыму при гуле канонады.

– Здравствуйте! – сказала Наташа смущенно. – Отдыхаете?

– Здравствуй, красавица! Отдыхаю. Милому несешь воды напиться? – взглянув на кувшин, спросил матрос.

– Да.

– Ну, ступай, милая, ступай: там нынче, что в сенокос, горит народ…

– А вы оттуда, дядюшка? – спросила Наташа, не отрывая глаз от важного и спокойного лица матроса.

– Угу! – заложив трубку в угол рта, ответил матрос.

Веня дернул Наташу за руку и указал на покойно вытянутую ногу матроса: около колена на земле виднелось черное пятно.

– Вас ранило, дядюшка? Что же вы сами пошли? Вас снесли бы…

– Всех не перетаскаешь: носильщиков не хватит. Думал, дойду, да вот и свалился. Прямиком шел. Рана-то пустая – кость не тронуло, – да, видно, черепок от бомбы застрял: не дает идти…

Наташа склонилась над матросом:

– Испейте, дядюшка, воды…

– А милого не обездолю? Признаться, внутри горит, как в топке пароходной.

Матрос вытер седые усы рукавом и отпил из кувшина.

– Хороша вода! – похвалил матрос. – Спасибо. Теперь ступайте, куда шли. Скажите: там-де под горкой боцман Антонов со второй вахты лежит. Когда черед дойдет, пускай придут возьмут.

– А может, дядюшка, мы вам поможем? – предложил Веня. – Вон у Наташи в узелке все есть – тряпки, корпия.

– Помочь? Что ж, и это можно, – согласился Антонов.

– Только я ничего не умею! – горестно воскликнула Наташа.

– Кто не учен – научится! А ученого учить – только портить. Ну-ка, хлопчик, стягивай правый сапог. Тяни, не бойся. Только, гляди, ногу не оторви.

Матрос сел на землю и, кривясь от боли, приподнял раненую ногу.

Веня сдернул сапог – из него на сухую траву полилась кровь.

– Ничего, девушка, не бойся крови. Видишь, какая ловкая!

Пачкая руки в крови, Наташа размотала мокрую портянку и хотела обмыть ногу из кувшина.

– Мочить не надо: кровь пойдет сильнее. Завертывай штанину. Выше, выше… Вот так, – командовал матрос, – я тебя научу. Не впервой ранило. В лазаретах всего насмотрелся. Мне хоть бы в фельдшера идти… Эх, трубка погасла! Хлопчик, вот огниво[250]. Выкресай огня.

Веня был польщен. Пока он возился с огнивом, матрос инструктировал Наташу:

– Я тебя и малой и большой хирургии научу. Не надо сразу бинтовать. Мы сначала кровь остановим. Нет у тебя каболки[251]в узелке?… Ручничок[252]? Ничего, и ручничок пригодится. Ишь ты, какая чудная работа! Сама плела?… Мастерица! Ну, перетяни ручником. Туже не можешь? Эй, хлопчик, гляди, вон палка лежит, давай ее сюда… Вставь накосо. Так. Крути…

Веня закрутил перевязку палкой.

– Теперь, дивчина, и ранку можно повязать. А может, лучше ногу напрочь отрезать, хлопчик? Ножик у тебя есть? – подмигивая Вене, спросил матрос.

Веня нащупал в кармане складной матросский нож.

– Нету у меня ножа! – ответил Веня в страхе, что матрос заставит отрезать ногу.

– Эге! Дома нож забыл? Плохой из тебя выйдет матрос. Вынь нож из моего кармана.

– Дяденька, не надо! – закричал Веня. – Не надо резать: она срастется!

– Надеешься? Ну ладно. А нож все-таки достань.

Веня сунул руку в его карман, достал нож и раскрыл. Юнга со страхом и любопытством ждал, что станет делать боцман. Охая и кряхтя, тот запустил острие ножа в зияющую рану и выковырнул из нее небольшой осколок чугуна.

– Я и говорю: черепок. Теперь, красавица, накладывай повязку.

Наташа положила на рану корпию и сделала повязку. У матроса на лице выступили капельки пота. Наташа отерла ему лицо смоченной тряпкой и поцеловала в щеку.

– Спасибо, красавица! Теперь идите, куда шли. Спасибо, дорогие мои!

– Дядюшка, лучше мы вас доведем до нашего дома. Тут недалече. Там вы отдохнете.

– А кто же твоего милого напоит? Как его звать-то?

– Туда еще сестрицы воду носят. Стрёмой его звать.

– А-а, Стрёма! Ну, Стрёме зачем вода?! Веди меня, пожалуй, до дома. Стрёма подождет, ему не к спеху! Юнга, помоги встать…

С помощью Вени и Наташи раненый поднялся, встал, опираясь на левую ногу, и обнял Веню за шею.

– Сапог возьми, – приказал Антонов, – вещь казенная.

Наташа и Веня повели матроса под руки. То прыгая на одной ноге, то пробуя опереться на раненую, он шел, охая и бранясь. Они шли медленно, часто останавливались отдыхать.

Боцман держал голову Вени, крепко зажав под мышкой, словно клюшку. Юнга задыхался. Завидев каменную ограду дома, Веня взмолился:

– Дяденька, пусти! Ты меня совсем задавил. Постой на одной ноге. А я домой сбегаю. Там кто есть – тебя и снесут.

– Беги, юнга. Видишь, повязка ослабла, кровь опять пошла.

Веня вырвался из-под руки матроса, побежал к дому, размахивая сапогом, и закричал, увидев Анну у колодца:

– Маменька, к нам раненого ведут!

– Батюшки мои! Кого? Мишу? Стрёму?

– Да нет. Боцман Антонов. Поди Наташе помоги…

Анна кинулась со двора.

Вместо одного раненого она увидела двоих: Антонова с одной стороны вела Наташа, а с другой – молодой матрос, заменивший Веню. Правая рука у матроса с засученным по локоть рукавом рубашки висела плетью, и с окровавленных пальцев, словно с весенней сосульки вода, капала алая кровь.