Народ молча расступился, давая пленнику дорогу. Шотландец несколько мгновений простоял в нерешительности, потом повернулся и пошел к валу. Он с разбегу вскочил на насыпь, оглянулся, махнул рукой, спрыгнул в ров и пошел в сторону пятиглавой английской батареи.

Погасили факелы. Народ расходился.

Наташа кинулась на шею Стрёме, целовала его, плача и смеясь, бранила, что он не бережет себя. Маринка тормошила Веню. Хоня с улыбкой смотрела на братьев и сестер. К ней подошли Панфилов и Нефедов.

– Слава богу, все живы!.. – сказала Хоня, глубоко вздохнув.

Корнилова похоронили в городе на высокой горе, рядом с могилой адмирала Лазарева.

Бомбардировка Севастополя, начатая 5 октября, продолжалась, постепенно утихая, целую неделю. Намерения неприятеля стали ясными. На штурм французы и англичане не отважились и приступили к осаде. По ночам неприятельские войска занимались постройкой окопов на расстоянии 400–500 метров от севастопольских укреплений. Неприятельские стрелки занимали эти окопы и днем вели прицельную стрельбу по защитникам Севастополя. На этом расстоянии огонь из винтовок стал опасным. На батареях и бастионах пришлось беречься не только от бомб и ядер, но и от штуцерных пуль. По мере приближения неприятеля возросла важность ружейного огня и с нашей стороны. Батареи и бастионы были приспособлены к ружейной обороне. Начали строить контрапроши – передовые окопы для прикрытия стрелков.

Из первой линии своих окопов неприятель начал рыть зигзагами ходы в сторону крепости. Овладевая местностью, окружающей Севастополь, союзники придвигали свои батареи ближе к городу. Враг сжимал Севастополь подковой осадных работ, продолжая обстрел города и укреплений. Огонь неприятельских орудий сосредоточился главным образом на Четвертом и Третьем бастионах, поэтому можно было догадываться, что неприятель надеется в этом месте прорваться в город, приблизясь к нему закрытыми от прямых выстрелов ходами.

Ночью севастопольцам требовалось неусыпное наблюдение за неприятелем, чтобы уберечься от внезапного нападения. С этой целью в поле, в сторону неприятеля, были посланы сильные секреты. Делались и вылазки из крепости более крупными отрядами – из десятков и сотен охотников.

Смельчаки, пользуясь ночной тьмой и шумом осенней непогоды, подкрадывались к неприятельским окопам, выбивали штыками работающих там саперов, засыпали рвы, уносили отбитое оружие и инструменты и возвращались обратно под защиту севастопольских батарей.

По ночам севастопольцы исправляли повреждения, нанесенные за день вражеским обстрелом.

Осень тянулась долго и безнадежно. Солдаты и матросы очень страдали от холода и осенней слякоти. Шинели у солдат сопрели от грязи, сырости и пота и превратились в грязные лохмотья. Новых шинелей не было. Полушубков интенданты заготовили очень мало: их хватало только часовым и охотникам в передовых окопах. Чтобы люди могли в спокойные минуты отдохнуть на вахте, им выдали по распоряжению князя Меншикова на подстилку большие рогожные кули из-под овса. Кулей на всех не хватило. Их выдали примерно один куль на двоих. По привычке все делить поровну – и радости и невзгоды, прибыли и убытки – солдаты распорядились очень остроумно, разрезав кули по длине на две равные части: «Одну половину тебе, другую половину мне». И так каждый солдат получил половину рогожного куля. Надев свою половину на голову уголком, каждый солдат обрядился в род башлыка[265]с коротким плащом.

В начале ноября в лазаретах и госпиталях Крыма находилось уже около 20 тысяч раненых и больных. Севастополь переполнился ранеными. Их пришлось отправлять за 70 верст, в Симферополь, где все общественные и казенные здания и многие частные дома превратились в лазареты. Телеги, нагруженные больными и ранеными, по пути в Симферополь вязли в грязи по ступицу[266], люди долгими часами оставались под проливным холодным дождем.

В Симферополе раненые в окровавленной одежде часами, а иногда и целый день дожидались, когда их снимут с повозок. Наконец их снимали и укладывали на полу в домах, а то и в сараях на солому.

Многие умирали еще в дороге, не дождавшись врачебной помощи.

Винить в этом врачей не приходилось: их было очень мало в Крыму. На долю каждого из врачей приходилось в иные дни до тысячи больных и раненых. Даже в Морском госпитале на Корабельной стороне, хорошо устроенном и снабженном благодаря заботам Корнилова и Нахимова, было всего восемь врачей на полторы тысячи коек, сплошь заполненных больными и ранеными.

Морской госпиталь находился под Малаховым курганом, близ Южной бухты. Уже в день первой бомбардировки крышу госпиталя пробило несколько снарядов. На госпитале подняли флаг, обозначающий, что здесь убежище раненых. После этого неприятель начал обстреливать Морской госпиталь постоянно. Снаряды пробивали потолки и разрывались внутри палат. Поэтому пришлось покинуть это здание и перевести госпиталь в морские казармы, ближе к Павловскому мыску, куда снаряды долетали реже.

Вести о тягостном положении раненых и больных в Крыму распространились по всей России, в офицерских письмах достигли они и Петербурга. Повсеместно начался сбор пожертвований деньгами, одеждой, лекарствами, перевязочными материалами, холстом, чаем, сахаром, вином. Но доставка собранного в Севастополь затруднялась плохим состоянием дорог, приведенных осенней непогодой в полную негодность.

День Николы зимнего можно назвать годовым праздником Севастополя. Не потому, что в этот день царь – именинник, а потому, что Никола-угодник считается покровителем всех мореплавателей.

И в городских церквях, и на батареях, и на бастионах 6 декабря[267]отслужили торжественные молебны с провозглашением «многолетия» царю, царице, наследнику, всему царствующему дому, командующим армии и флота и, наконец, «непобедимому российскому воинству».

На молебствии в городском соборе присутствовали князь Меншиков, большинство генералов и высших чиновников города, армии и флота.

После «многолетия» в церквях прочитали приказ о том, что месяц службы в Севастополе считается за год. Объявленная царская милость вызвала скорее недоумение, чем радость. А Нахимов, узнав о приказе, сказал Истомину:

– Какое низкое коварство! Теперь в Севастополь поползет всякая вошь в погоне за чинами! А у нас тыловой дряни и без оного довольно-с!

На Малаховом кургане место для молебна назначили позади полуразрушенной снарядами Белой башни. К молебну были вызваны только наряды от войсковых частей четвертого отделения обороны: всех матросов и солдат площадь кургана не могла вместить, да и не следовало подвергать напрасной опасности всех людей.