Я промолчала, потому что…

– Я узнал ваш голос, – тем временем сказал мой собеседник. – Это ведь вы?

– И я, кажется, вас узнала. Вы ведь Кротов, да?

– Он самый.

Я засмеялась:

– Точно. Это я. И у меня есть второе пианино.

– Не продавайте его, а?

– Но…

– Вам нужны деньги?

– Да нет… То есть…

– То есть да. Что у вас случилось? Может, вы мне расскажете? И заодно портретик составим вашего дядьки…

– Послезавтра? – спросила я, думая, как же я в понедельник пойду в отделение – мне ведь и Гришу в школу вести, а потом забирать, и кудато пристраивать Владика, если папа вечером или рано утром его не заберет. И вообщето на работу надо бы к девяти утра прийти, а потом еще как минимум на десять вызовов сходить…

– Давайте так, – прервал мои размышления Кротов. – Я сейчас еду кататься на велосипеде. Могу подъехать кудато к вам поближе. Поговорим на улице. Вы пойдете гулять? Погода отличная, кстати.

– Да, с мальчиками…

– У вас еще один гость? – Мне показалось, что Кротов улыбнулся в трубку. – Тоже пациент?

– Не поверите. Действительно, еще один гость, тоже пациент, трех с половиной лет. Можете взять меня на заметку, как самого подозрительного доктора нашего микрорайона.

– Непременно. Диктуйте адрес. Я буду через полчаса.

Ну вот, еще один очень симпатичный мужчина в круге моего общения. Удивительно. То пусто, то густо. Только вот странно они както появляются и исчезают. Как миражи – яркие, разные, сказочные – то ли в раскаленном воздухе, то ли в воспаленном воображении…

Я еще вчера обратила внимание на спортивную подготовку и отличную фигуру Андрея Алексеича – уж очень он ловко перескакивал через две ступеньки, спеша поскорее покинуть отделение, а теперь разглядела и хорошую, гладкую кожу, к которой, наверно, приятно прикасаться. Интересно, курит ли он? Вряд ли, имея такую кожу. Ничего не могу с собой поделать, привычка мгновенно делать экспрессанализ общего состояния здоровья собеседника иногда раздражает меня саму невероятно.

– Вы курите? – сразу же спросила я при встрече, чтобы не отвлекаться на собственные мысли.

– Что, простите? – даже растерялся Андрей Алексеевич и отступил от меня на шаг, чуть не уронив велосипед, на который опирался. – Нет, а что? Вам нужны сигареты?

Не могу сказать, чтобы ему понравился мой вопрос.

– Да нет, конечно. Просто… Не важно. Вот мои гости. Одного вы вчера видели, это Гриша. А второй – Владик. Его папа уехал в командировку и отдал мне мальчика на полтора дня. Вот так.

– Понятно. – Кротов протянул руку Грише, тот, замерев, не сразу, но протянул свою. Владик одну руку на всякий случай спрятал за спиной, другой крепко держался за меня. – Все же что у вас случилось? То, что заставляет вас продавать одно пианино за другим?

– К сожалению, ничего такого, чем могла бы заняться милиция. То есть, – поправилась я, – к счастью. У меня украли на остановке кошелек с зарплатой. Гришу… гм… мама пока забрать не может. У нее ремонт. Владику папа не оставил банок с щавелем, которым он его обычно кормит… Вроде все. Глупо и несерьезно. Да, а те деньги, которые были, пришлось истратить на хорошее дело… – Мне вдруг захотелось рассказать Кротову про Ийку, но я себя остановила.

Андрей Алексеич, внимательно выслушав меня, достал тысячу рублей и протянул мне.

– Этого, конечно, надолго не хватит…

– Спасибо. Ужасно быть в таком качестве, но спасибо. – Действительно, вдруг поняла я, чем побираться по подружкам, начиная все свои истории снова здорова, проще – вот так… Проще и даже не многим унизительнее.

– На здоровье. И это не ужасно, уверяю вас. Иногда мне жаль, что нельзя по дороге на работу сорвать пару бананов с ветки и быть сытым до обеда, – улыбнулся

Андрей Алексеич слишком плотно стоящими и крепкими зубами. Слегка повернутый вперед правый клык придавал его милому лицу выражение некоей воинственности, которая, пожалуй, ему только шла.

Я взяла протянутую мне купюру, потому что не взять ее было невозможно. Есть у некоторых мужчин такое свойство – малыми средствами заставлять окружающих делать то, что они хотят. Конечно, если перевернуть ситуацию и посмотреть на нее наоборот, можно было бы сказать, что это вовсе не он хотел дать денег, а я хотела любыми путями их получить, пусть даже у незнакомого милиционера.

– Я отдам через неделю, в день зарплаты. Если не возражаете.

Андрей Алексеич в ответ только махнул рукой:

– «Вчера заложил старый сюртук, чтобы поесть».

– Вы? – не поняла я. – Сюртук? То есть как?

– Не я, – засмеялся Кротов. – Эрнст Теодор Гофман, автор «Щелкунчика». Вчера читал его дневник. Невероятно увлекательное чтение. После него трудно вернуться в реальность.

Я даже и не нашлась, что ответить. Несколько обескураженная начитанностью Кротова, я убрала купюру в кошелек. И тут же решила отменить встречу с Иркой, подозревая, что нам будет достаточно сложно говорить сегодня на одном языке. Бытие определяет сознание, как салютуют нам из глубины веков в чемто очень правые философымарксисты. И мне этот грубый тезис понятнее, чем очень модное ныне другое утверждение: о чем подумаешь, то и сбудется. Вот чтото у меня никак не сбывается, как бы я ни думала, – ни умный, веселый муж, ни хорошая зарплата, ни вид из окна на речку и лес, ни все остальное, будь то приземленное или романтическое.

Можно, конечно, мечтать и надеяться и так и умереть с мечтательной улыбкой на устах, точно зная, что если я представляю свою могилу на Ваганьковском кладбище, на его центральной аллее, то так тому и быть. А там уж какая разница? Важно, что всю жизнь верила и надеялась. Наверно, в этом и есть прозрачная и такая страшная, когда ее осознаешь, правда религий и прибивающихся к ним современных школ счастливой жизни. Не важно, как есть на самом деле, – важно, как ты сам об этом думаешь. Только главное, чтобы никто не сбил с мыслей в неподходящий момент или вдруг не наступило прозрение и грубый материальный мир не вторгся в твой милый, уютный мирок, созданный собственным воображением…

– Тебя прокатить? – обратился тем временем Кротов к завороженно смотрящему на него Грише. – Можно? – он посмотрел на меня, и мне опять стало хорошо и приятно от прямого взгляда его глаз.

Чтото в них такое было… немилицейское, непротокольное и очень мужское. В них не было ни намека на приглашение на банкет, плавно переходящий в спортивноувеселительное мероприятие, не имеющее целью продолжение рода, иными словами, в интимное свидание. Я с трудом удержала вздох – вот бы Лиля его увидела, Гришина мама. Наверняка тут же бы влюбилась, глазами бы засверкала, и в них бы появилось чтото очень женское… От Лили поструились бы во все стороны искрящиеся флюиды с феромонами, таинственными частицами, сразу проникающими в глубь существа противоположного пола и заставляющими его бить копытом и дрожать. А я стою, рассуждаю про себя – то про его криво стоящий передний зуб, то про марксистовленинистов…