Я вдруг подумала, что ни Лиля, ни папа Владика пока ни разу не позвонили. Стоит ли сейчас портить свое неожиданно хорошее и спокойное настроение и самой звонить им? Лиле я все же попыталась позвонить, но та просто не взяла трубку, или, может, тоже гуляла – погодато отличная, в апреле выпадают дватри таких сказочных дня – тихих, безветренных, теплых.

Просто надо подождать, пока не сбежит ее жених. Тогда Лиля опомнится и тут же прибежит за сыном, единственной ценностью и реальностью своей эфемерной жизни. А меня мальчик совсем не обременял, даже както радовал, напоминая Ийку. Чем – непонятно, скорей всего, просто детством.

Я наблюдала, как сейчас Гриша увлеченно сидел на бревне. То есть, онто, конечно, не просто сидел, а кудато ехал, когото догонял… А маленький Владик лезлез по наклонной лесенке, наконец долез до Гриши, и, чтобы не упасть, уцепился за него изо всей силы руками. Грише это не очень понравилось. Он повел плечами, и Владик съехал на один бок, но все же не упал. С трудом опять усевшись ровно, он, наверно, еще сильнее ухватился за Гришу.

– Ты мне мешаешь! – вдруг недовольно и резко сказал Гриша. – Уйди!

– Сам уйди! – очень бойко ответил Владик и, держась за Гришину куртку, второй рукой что было силы ударил его по спине. Еще и еще раз.

– Ах ты… – Гриша повернулся к Владику сам сползая с бревна, и тоже стукнул его, да еще и толкнул.

Владик заревел, но дал сдачи, какимто чудом удержавшись на бревне.

Я решила, что этого на первый день достаточно, и разняла их. Выслушав, как и положено, слезные обвинения «А он меня первый!», я утерла обоим носы и, увидев подъезжающий к конечной остановке автобус, решила выехать из ТроицеЛыкова куданибудь в более цивилизованное место. Тем более что мне уже несколько минут не давала покоя свора диких собак, целенаправленно приближающихся к нам со стороны города. Пугать мальчиков сейчас совсем не стоило. А не испугать эти собаки, если бы они начали лаять и бросаться на нас, не могли. Лохматые, очень похожие друг на друга – рыжие и белорыжие, с длинной шерстью, крупные и злые, они или не они, но из такой же белорыжей стаи, недавно покусали нашего невропатолога или ее дочку, когда те в воскресенье поехали кататься на велосипеде.

Стаи диких собак нападают неожиданно, вдруг выбирая себе из гуляющих когото, кто им не нравится. Часто им не нравятся люди, передвигающиеся быстрее остальных – на велосипедах, на роликовых коньках, на досках. Но даже из двух велосипедистов, приближающихся к ним, дикие псы выбирают когото одного, окружают его, рыча и облаивая. И если один из стаи решится ухватить человека за ногу, то тут же бросаются и остальные. Иногда они нападают на домашних собак, и при этом может достаться и хозяину. Несмотря на все разговоры, одичавшие собаки уже не первый год держат в страхе весь наш район, но не нашелся пока жестокий и смелый человек, который бы взял бы да и переловил их. Мне очень жаль собачек – и выброшенных на улицу, и тех, что родились в стаях. Но еще больше мне жалко людей, особенно маленьких и совершенно беззащитных.

В пустом автобусе мальчики неожиданно сели вместе. Глядя, как я убираю в карман магнитный билетик, Гриша вдруг сказал:

– У меня есть проездной билет.

– Он у тебя с собой?

– Нет, в портфеле… – растерялся мальчик.

– И у меня есть билет! – тут же встрял Владик и показал мне фантик от конфеты.

– Это не билет! – засмеялся Гриша.

– Билет! – стал настаивать Владик.

Он опять потолкали и попихали друг друга, но сильно драться не стали, а я не стала вмешиваться. Девочки, подружившись у горки или на площадке, тут же берутся за руки и обнимаются, мальчики – дерутся. Хочешь – делай выводы о том, насколько мы разные, хочешь – не делай. Но приходится это принимать.

Я услышала, как Гриша рассказывает Владику чтото для меня непонятное, скорей всего, пересказывает некий агрессивный мультик с персонажами, похожими на компьютерный кошмар: треугольные головы, огромные лягушачьи глаза, короткие шустрые ножки, странные, нечеловечьи голоса. Тихий, милый Гриша сейчас ухал, рычал, повизгивал и изображал какоето большое и, похоже, умирающее животное. Маленький Владик в ужасе смотрел и слушал и время от времени смеялся… Да, этого, пожалуй, ни одна самая любящая мама ребенку дать не может, даже если будет рычать и ухать.

Я с трудом дозвалась мальчиков, когда пора было выходить из автобуса. Они вполне освоились друг с другом и, если бы я не подталкивала их каждые три минуты, ушли бы одни в неизвестном мне направлении. Теперь уже Владик пытался чтото рассказывать Грише, и тот, как ни странно, слушал его, ни разу, как мне показалось, не выключаясь из происходящего и не теряя при этом слух, как частенько случалось в беседах со мной и с Лилей.

После обеда Владика не пришлось долго укладывать, он уснул сразу же. Гриша сел с книжкой. И я вдруг решила – пора. Я должна позвонить Хисейкину и както с ним поговорить. Звонить Ийке, по всей видимости, бесполезно. Но сначала я позвонила родителям, сказала, что у нас все в полном порядке, и еще раз порадовалась, что не стала занимать у них денег. Мне бы пришлось так или иначе объяснять причину просьбы – родители знают, что я лучше неделю буду вообще без копейки сидеть, чем просить взаймы.

А сказать маме с папой, что их любимая, нежная, совершенно неприспособленная ко взрослой жизни Ийка живет гдето в чужом доме, у мачехи, работает нянькой, непонятно, как ест, где спит и что слышит в свой адрес, и домой вовсе не рвется… У папы точно не хватит на это здоровья, да и мама стала уже сдавать. Я надеялась, что Ийка сама не станет звонить дедушке с бабушкой. И бодро, стараясь, чтобы не услышал Гриша, рассказала папе, как мы погуляли с Ийкой в лесу, и вот теперь она, уставшая, легла спать.

– Вы зашли бы, Сашенька!

Папин голос сегодня звучал слабо, и, как обычно в такие дни, у меня заскребло сердце. Ну, не надо, папочка, пожалуйста, не сдавайся, хотелось сказать мне. Еще поживи, прошу тебя, поворчи, посмейся, поговори со мной…

– Обязательно, пап! Конечно! Насчет сегодня не уверена, у Ийки столько уроков!

– Да, я знаю. Бедная девочка… Катя както звонила ей, она даже разговаривать не стала, сказала – занята. Мы так ее жалеем! Ты уж помоги ей, Сашенька, чем можешь. И Катя может доклад какойнибудь написать за нее, по биологии, по литературе. Ты скажи, если нужно.

– Конечно, папочка, конечно!

Я с облегчением положила трубку. Как трудно врать родителям… И совершенно невозможно взваливать на них всю тяжесть своей ситуации. Родители не будут осуждать Ийку и ругать меня. Они возьмут всю вину на себя, найдут, в чем якобы виноваты, и будут только страдать за нас с Ийкой.

Так, а теперь – Хисейкину. Может, попробовать позвонить в клинику? Зная Вадика, можно предположить, что лучше разговаривать он будет на работе, особенно если его ктото видит или слышит при этом. Суббота, он вполне может быть на работе. Делать он там особенно ничего не делает, но появляется, заполняя пустоту своей жизни и имитируя активную деятельность. Насколько я слышала, после двух очень неудачных операций Вадик сам оперировать перестал и занимается теперь лишь административной работой.