потом от плена, вновь бесцельно рискует жизнью. Фостер провожал лодку взглядом; возможно, он уже раскаивался в своем истерическом всплеске.

— Мне многое предстоит сделать за ночь, — сказал он скорее самому себе, потом обратился к мичману караульной шлюпки: — Вы, сэр, займетесь пленными и отвезете меня на мой корабль.

— Есть, сэр.

— Кто-нибудь тут говорит по-испански? Объясните, что я отправлю их в Картахену по картелю, без обмена. Они спасли нам жизнь, и это наименьшее, что мы можем для них сделать. — Последняя фраза была адресована Хорнблауэру.

— Я думаю, так будет справедливо, сэр.

— Теперь вы, мой огнедышащий друг. Позвольте выразить вам мою благодарность. Вы молодец. Если я переживу сегодняшнее утро, то постараюсь, чтобы начальство узнало о вашем поведении.

— Благодарю вас, сэр. — Вопрос застрял у Хорнблауэра в горле, и потребовалась некоторая решимость, чтобы его выговорить: — А мой экзамен, сэр? Мои характеристики?

Фостер тряхнул головой:

— Боюсь, в таком составе эта комиссия уже не соберется. Вам придется подождать другого случая.

— Есть, сэр, — с нескрываемым отчаянием произнес Хорнблауэр.

— Послушайте-ка, мистер Хорнблауэр, — сказал Фостер, поворачиваясь к нему. — Насколько я помню, вы находились с обстененным парусом на ветре от Дуврских скал. Еще минута, и вы бы пошли ко дну. Вас спас только предупредительный выстрел. Разве не так?

— Так, сэр.

— Тогда благодарите судьбу за маленькие подарки. А тем более за большие.

Глава девятая

Ноев ковчег

Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр стоял на корме баркаса вместе с мистером Таплингом из дипломатической службы. У их ног лежали мешки с золотом. Вокруг поднимались крутые склоны Оранского залива. Перед ними в ярких лучах солнца белел город, похожий на россыпь мраморных кубиков, небрежно раскиданных по склонам холмов. Шлюпка плыла по легкой зыби, гребцы ритмично налегали на весла, пеня изумрудно-зеленую воду. Средиземное море позади них было небесно-голубым.

— Издали вид премилый, — сказал Таплинг, глядя на приближающийся город, — но при ближайшем рассмотрении вы обнаружите, что зрение ваше обманулось. А тем более обоняние. В запах правоверных, право, не поверишь. Подведите баркас к причалу вот сюда, мистер Хорнблауэр, за эти шебеки.

— Есть, сэр, — отозвался на соответствующий приказ Хорнблауэра рулевой.

— Вон часовой на батарее, — заметил Таплинг, внимательно осматриваясь, — и даже не совсем спит. Обратите внимание на эти пушки. Двадцатидвухфунтовые, не меньше. Каменные ядра сложены наготове. Каменное ядро, разлетевшись на куски, причиняет ущерб, несопоставимый с его размерами. И стены очень даже прочные. Боюсь, Оран не просто взять coup de main[27]. Если его туземное высочество бей решит перерезать нам глотки и забрать золото, за нас не скоро отомстят, мистер Хорнблауэр.

— Не думаю, чтоб отмщение меня сильно утешило, — сказал Хорнблауэр.

— Тоже верно. Но без сомнения, его туземное высочество нас на сей раз пощадит. Мы — гусыня, которая несет золотые яйца. Полная лодка золота каждый месяц — радужная перспектива для пиратского бея в наши дни, когда торговые суда хорошо охраняются.

— Шабаш! — крикнул рулевой.

Лодка плавно скользнула к причалу и аккуратно пришвартовалась. На берегу сидели в тени несколько человек — они сразу повернули головы и принялись разглядывать англичан. На палубах шебек появились темнолицые мавры и тоже принялись глазеть. Один или двое что-то выкрикнули.

— Без сомнения, они перечисляют родословные неверных, — сказал Таплинг. — Брань на вороту не виснет, особенно если я ее не понимаю. — И добавил, глядя из-под руки: — Где же он?

— Никого не видно, кто бы походил на христианина, — сказал Хорнблауэр.

— Он не христианин, — сказал Таплинг. — Белый, но не христианин. Белый благодаря смеси французской, арабской и мавританской кровей, консул его британского величества в Оране pro tem[28] и мусульманин из соображений удобства. Кстати, в положении правоверного есть серьезные минусы. Зачем мне четыре жены, если в благодарность за это сомнительное удовольствие я должен воздерживаться от спиртного?

Таплинг спрыгнул на причал, Хорнблауэр последовал за ним. Внизу умиротворяюще плескалась легкая зыбь. От каменных плит, по которым они ступали, отражался ослепительный жар полуденного солнца. Далеко в заливе стояли на якоре два корабля — транспортное судно «Каролина» и фрегат его величества «Неустанный». Они были дивно хороши на синей морской глади, искрящейся серебром.

— И все-таки я предпочел бы «Друри-Лейн» в субботнюю ночь, — сказал Таплинг.

Он снова повернулся к городской стене, защищающей Оран с моря. Узкие ворота, обрамленные бастионами, выходили прямо к причалу. Сверху стояли часовые в красных кафтанах. В густой тени под проемом ворот что-то двигалось, но ослепленные солнцем глаза не могли ничего различить. Наконец на свет вышла небольшая группа: полуголый негр вел осла, на котором боком, ближе к крупу, располагалась массивная фигура в синем одеянии.

— Пойдем навстречу консулу его британского величества? — спросил Таплинг. — Нет. Пусть сам к нам идет.

Негр остановил осла, всадник спешился и вразвалку подошел к ним. То был высокий грузный человек в длинном одеянии. Землистого цвета лицо украшали жидкие усики и бородка, большую голову венчал белый тюрбан.

— К вашим услугам, господин Дюра, — сказал Таплинг. — Позвольте представить вам мистера Горацио Хорнблауэра, исполняющего обязанности лейтенанта с фрегата «Неустанный».

Господин Дюра кивнул. Его лоб покрывала испарина.

— Деньги привезли? — спросил он утробным голосом.

Прошло несколько минут, пока Хорнблауэр привык к его французскому и начал понимать.

— Семь тысяч золотых гиней, — отвечал Таплинг на сносном французском языке.

— Хорошо, — произнес Дюра с явным облегчением. — Они в шлюпке?

— В шлюпке, — ответил Таплинг. — Там они пока и останутся. Помните условия? Четыре сотни упитанных бычков, пять тысяч фанег[29] ячменя. Когда я увижу, что все это погружено на лихтеры, а лихтеры подошли к судам в заливе, я вручу вам деньги. Когда припасы будут готовы?

— Скоро.

— Так я и знал. Когда?

— Скоро… очень скоро.

Таплинг состроил недовольную мину:

— Тогда мы возвращаемся на корабль. Завтра или, может быть, послезавтра мы вернемся с золотом.

На потном лице Дюра проступил испуг.

— Нет-нет, не надо, — сказал он поспешно. — Вы не знаете его высочество бея. Нрав его переменчив. Если он будет знать, что золото здесь, он велит пригнать скот. Увезете золото, и он не шевельнет пальцем. И… и… он разгневается на меня.

— Ira prinsipis mors est, — произнес Таплинг и, видя непонимающее лицо Дюра, снизошел до перевода: — Гнев князя означает смерть. Так ведь?

— Да, — отвечал Дюра и, в свою очередь, произнес несколько слов на незнакомом языке, сопроводив их резким непонятным жестом, потом перевел: — Да не будет этого.

— Конечно, мы надеемся, что этого не будет, — с обезоруживающей сердечностью согласился Таплинг. — Шнурок для удушения, крюк, даже битье по пяткам —