Потом оказалось, что зима 2014 года стала в Западных Альпах одной из самых снежных за последние полвека. На высотных лыжных базах в конце декабря лежало три метра снега, в конце января – шесть, в конце февраля – восемь. Читая об этом в Непале, я не мог представить, что значат восемь метров снега высоко в горах. Снега хватило бы, чтобы полностью засыпать лес. А уж засыпать дом и подавно.

Как-то в марте я получил от Лары письмо с просьбой позвонить ей как можно скорее. Она сообщила, что Бруно пропал. Двоюродные братья ходили наверх – проверить, как он, но вокруг бармы никто давно не расчищал снег, дом исчез в снегу, даже каменную стену было еле видно. Они вызвали помощь, на вертолете прибыли спасатели, которые раскопали снег и добрались до крыши. Спасатели проделали в ней отверстие и ожидали, как бывало в старые времена с жителями гор, обнаружить Бруно в постели: он мог заболеть и умереть от холода. Но в доме никого не было. В окрестностях после последних снегопадов тоже не было никаких следов. Лара спросила, есть ли у меня какие-нибудь догадки, ведь я видел Бруно последним, и я посоветовал ей проверить, стоят ли в кладовке старые лыжи. Нет, лыж не было.

Спасатели начали прочесывать окрестности с собаками. Целую неделю я каждый день звонил Ларе, надеясь узнать новости, но на Греноне было слишком много снега, а с приходом весны опасность схода лавин возрастала. В марте лавины буквально не давали Альпам покоя: после всех случившихся за зиму происшествий, в которых на итальянской территории погибло двадцать два человека, никто не стал тщательно разыскивать горца, исчезнувшего в долине неподалеку от дома. Ни я, ни Лара особенно не настаивали на продолжении поисков. Когда придет оттепель, Бруно найдут. В разгар лета его тело появится из-под снега в каком-нибудь ущелье, и первыми его обнаружат вороны.

– Ты считаешь, он сам этого хотел? – спросила меня Лара по телефону.

– Нет, не думаю, – соврал я.

– Ты ведь его понимал, правда? Вы с ним друг друга понимали.

– Хочется верить.

– А мне иногда кажется, что я его совсем не знала.

“А кто вообще знал его, кроме меня? – подумал я. – И кто по-настоящему знал меня, кроме Бруно? Если то, что нас объединяло, было тайной для всех остальных, что оставалось от нее теперь, когда одного из нас больше не было?”

Когда все закончилось, я понял, что больше не могу находиться в городе, и решил пойти в одиночку в горы. Весна в Гималаях потрясающая: на склонах холмов зеленеют рисовые поля, чуть выше цветут рощи рододендронов. Но мне не хотелось возвращаться в знакомое место и углубляться в воспоминания, поэтому я выбрал район, где никогда не бывал, купил карту и отправился. Я давно забыл вкус свободы и радость открытия новых мест. Порой я сходил с тропы и поднимался по склону до самого хребта только из любопытства увидеть, что на той стороне, порой я делал незапланированную остановку в понравившейся деревушке и проводил целый день у заводи какой-нибудь речки. У нас с Бруно была такая манера ходить в горы. Я подумал, что, если я буду продолжать все делать, как прежде, я сохраню нашу тайну. Еще я подумал, что наверху, в барме, стоит дом с пробитой крышей, а значит, ему осталось немного, но я знал, что этот дом мне больше не нужен, все это теперь казалось далеким.

Много лет спустя, после того, как я перестал ходить с отцом по горным тропам, я усвоил его урок. Я понял, что в жизни встречаются горы, на которые невозможно вернуться. Что в такой жизни, как моя и его, нельзя вернуться на гору, стоящую в центре, в окружении остальных, нельзя вернуться туда, где началась твоя история. И что тем, кто, как мы, на первой и самой высокой горе потерял друга, остается лишь бродить по восьми горам.