Торбранд конунг поднял копье; лавина фьяллей у него за спиной дрогнула и устремилась вперед, догоняя конунга. Войско квиттов позади Ингвида и Вигмара, не дожидаясь знака, так же стремительно потекло на них. Две волны боевых кличей взмыли над полем, смешиваясь, заглушая друг друга и превращаясь в неясный шум. Два копья, как молнии, метнулись друг другу навстречу; Вигмар резким движением пригнулся, пропуская копье Торбранда у себя над головой, и оно исчезло в гуще квиттов.

Брошенное им самим Поющее Жало гулко ударило в щит, мгновенно подставленный Арне Черенком, но тут же Арне вскрикнул и повалился под ноги Торбранду. Поющее Жало всегда находит жертву: острие вошло ему в горло под самой челюстью. Обгоняя передних и обтекая мертвого, фьялли бежали на врага; передние ряды смешались, резкий грохот разом сшибленных клинков обрушился, как гром.

С хриплым злобным криком Хродмар ярл ухватился за древко квиттинского копья, без почтения к мертвому товарищу стряхнул тело и метнул копье обратно. Он метил в Ингвида, но не сумел проследить полет: копье в воздухе ярко сверкнуло, ослепляя золотым блеском. И тут же Хродмар охнул, на этот раз изумленно и яростно: рыжий наглец держал свое копье в руке, обратив его острие в сторону фьяллей. Само оно, что ли, прыгнуло к нему в руки? «Один бросил копье против вражеской рати…»

…Молодая стройная женщина с красивым, но бледным и осунувшимся лицом шла через двор усадьбы Медвежья Долина, что в Аскефьорде, держа в руках маленький горшочек масла. Вдруг она остановилась, подняла взгляд на стену хозяйского дома перед собой, и ее зрачки стали такими огромными, что скрыли серо-голубое сияние и сделали глаза похожими на две черные пропасти. Постояв несколько мгновений неподвижно, женщина вдруг охнула и выронила горшок из рук. Он глухо ударился о подтаявшую землю. А женщина медленно подняла руки к лицу, коснулась кончиками пальцев щеки возле рта, точно не знала, что ей делать. Лицо ее наполнялось ужасом; перед устремленным в пустоту взглядом разворачивались видения. На нее навалилось огромное, жуткое облако: над самой головой гремели клинки, острая сталь свистела перед лицом, и чувство смертельной опасности, нестерпимое, ранящее, нарастало с каждым мгновением. Гулкое и болезненное чувство потери, худшее, чем страх смерти, пронзило все ее существо. Невидимый меч отрубил половину ее самой, и в огромную рану со свистом хлынули все ветры вселенной. Тянуло бежать куда-то, кричать, что-то сделать, отвести беды – но куда бежать, на стену дома?

Ингвильда дочь Фрейвида отчаянно и пронзительно закричала, закрыла лицо руками и упала на колени. Со всех сторон к ней бежали люди, кто-то из работников пытался ее поднять, женщины отталкивали его, истошные голоса кликали фру Стейнвёр. Стейнвёр, со сбившимся покрывалом, старалась приподнять Ингвильду и звала ее, но та, никого не замечая, все кричала и кричала, склоняясь головой к мерзлой земле двора.

Кари ярл, прибежавший со всеми, поднял Ингвильду на руки и понес в дом. Покрывало упало с ее головы, светлые волосы распустились и волочились по земле, и женщины толкали друг друга, чтобы на них не наступить. Фру Стейнвёр, бледная и дрожащая, сейчас растеряла всю свою самодовольную деловитость и лишь потрясала сжатыми кулаками, истерически выкрикивая:

– Это Хродмар! Хродмар! Что с ним? Что?

Ясновидение – большое несчастье.

…Хродмар ярл потерял меч, застрявший во вражьем щите, но зато успел вырвать из чего-то трупа секиру; в обычный день она была бы ему тяжеловата, но сейчас, в запале битвы, вполне годилась. Обеими руками держась за длинную рукоять, Хродмар рубил стремительно и неудержимо, не успевая, казалось, даже дышать. Ремешок с косы потерялся, и волосы с правой стороны распустились; розовое от шрамов лицо исказилось, голубые глаза горели, из маленькой ранки над левой бровью по виску тянулся кровавый ручеек. Тяжелая секира так стремительно поднималась и опускалась, что ему не требовалось щита: мелькание стали создавало вокруг Хродмара непроницаемое пространство.

Воинов Ингвида было не больше, чем фьяллей и Гримкелевых квиттов, вместе взятых, но битва шла неровно: волна сражения катилась то к перевалу, то снова в глубь долины. Земля между скалами бурлила и кипела человеческим движением, мелькали тела, искаженные лица, руки с зажатым оружием, цветные пятна щитов, блики шлемов, острые клинки, точно сама земля поросла вдруг разящей сталью.

Хродмар почти не помнил себя: им завладевало безумие берсерка, которому он никогда раньше не был подвержен. Ярл смутно осознавал, что с ним происходит; в нем оставалось только одно стремление – убивать, косить, сминать, рубить эту темную вражескую толпу, чтобы очистить от нее землю. За гулом крови в ушах Хродмар почти не слышал ничего другого.

Но вдруг лязг и крик битвы пронзил, как клинок, мощный и острый свист, который услышали все. В нем звучало что-то сокрушающее, точно некий стальной дух несся над полем верхом на остром копье. Хродмар мельком глянул вверх и застыл.

Прямо на него по воздуху мчалась на сером коне с огненными глазами дева в сверкающей кольчуге. Ее лицо было строго и притом сосредоточенно; без злобы или ненависти, как охотник перед зверем, она подняла копье, деловито нацелив сверкающее каленой синью острие на Хродмара. Он едва успел осознать свое виденье, как что-то сильно толкнуло его сзади в плечо; от острой горячей боли потемнело в глазах, и Хродмар повалился в гущу дерущихся лицом вниз. Валькирия промчалась над тем местом, где он упал, и свист ее копья резал фьяллей, как серп режет колосья.

Хёрдис Колдунья, стоя на вершине скалы, тоже видела, как в небесной вышине открылись синие облачные ворота и из них вырвались на серых конях девять валькирий. Старшая впереди, потом три, потом пять, они как сетью накрыли поле битвы своим строем. Волосы их вились туманными облаками над серыми гривами облачных коней; при взгляде на них глаза болели, зрение двоилось: мигни, и покажется, что это просто серые тучи мчатся на зимнем ветру. С диким визгом, потрясая копьями, Девы Сумерек мчались над полем битвы, неся смерть фьяллям. Так рассудил Владыка Ратей. Отливающие синевой копья мелькали и рвали воздух, а Хёрдис визжала, захваченная их неистовым полетом. Ее раздирали ликующее торжество и жгучая зависть.

Ах, как хотела она быть такой же сильной и свободной! Как хотела она мчаться на диком коне ветра, качаться на волнах ужаса и боли, скользить над отчаянием жизни и смерти, нести победу, нести гибель, править и творить волю судьбы! Ее руки сжимались в кулаки, точно держали сверкающее копье молний, синее, как грозовая туча, с бликами небесного огня на клинке! Кровь ее кипела, каменные оковы дрожали, сердце билось горячо и тяжело, едва не лопаясь. Но Хёрдис была счастлива, счастлива как никогда в жизни: перед ней летел на гребне битвы образ свободы.

А битва кипела, не утихая: мечи людей делали свое дело, сшибаясь, звеня, накаляясь и скользя по живой горячей крови. Фьяллей было много, еще слишком много! Хёрдис не видела того, кто был ей нужен. Дрожащими руками она вынула из-за пазухи горсть холодных округлых камешков и бросила их с горы вниз, в долину битвы. Она кричала что-то, но ветер от пляски валькирий, грохот железа и крики людей заглушали и рвали заклинание на клочья. Только эхом отдавалось где-то между небом и горами: