Соколов внимательно рассмотрел документы, подписи, печати и штампы. Спросил:

— Офицерский билет уже имел владельца?

— Да, билет «полужелезный», то есть на подлинный билет мы вклеили ваше фото.

— Однако билет был выдан в сентябре четырнадцатого года, не устарел ли он?

— Другого под руками нет, сами знаете, какие нынче времена. Однако этот билет мы освежили новыми записями о перемещениях Эриха фон Бломберга и его наградах за доблесть и преданность фатерланду.

— Где сейчас находится Эрих?

— В плену. Его для чего-то этапируют в Сибирь, иначе очень полезно было бы встретиться.

Соколов с чувством пожал руку Нестерову:

— Большое спасибо, Борис Николаевич! Документы лучше настоящих.

Нестеров запротестовал:

— О нет, лучше «настоящих» нам не надо, пусть будут как настоящие! Это заслуга нашего художника-шрифтовика — золотые руки у него! Едва в армию не загребли, как это сделали с фотографом, но мы художника отстояли.

— А как быть с ранением? Подстрелить самого себя?

— Думаю, что ваше высокое звание и солидный внешний вид будут предохранять от детального исследования немцами ранения.

Соколов возразил:

— Но у меня есть привычка полагаться лишь на себя, а не на счастливый случай и настроение врагов.

— Это замечательная привычка.

Соколов настойчиво продолжал:

— Я уверен, что есть приемы имитации огнестрельного ранения. Русский хирург, который окажется поблизости перед переходом границы, всегда сумеет справиться с этим делом.

— Чтобы было не больно, но похоже на настоящее ранение?

— Вот именно! Только нанести себе небольшое увечье следует перед проникновением на вражескую территорию.

Нестеров с удовольствием обнял Соколова:

— Какой вы умница, дорогой граф! Природный разведчик.

Соколова, гораздого на выдумки, вдруг осенило.

— Может, у немцев получить «ранение» и заодно забинтоваться?

Нестеров захлопал в ладоши:

— Браво! Это было бы прекрасно, но это требует ловкости и… денег.

Соколов настойчиво повторил:

— Чем бездарней человек, тем он больше полагается на счастливый случай, то есть на авось.

— Лучше не скажешь!

Соколов указал пальцем на конверт:

— А что тут?

— Ваша легенда, прочтете, сделаете свои замечания и потом затвердите назубок. А сейчас давайте продумаем несколько вариантов вашего возвращения на матушку-родину…

Разведчики совещались до полуночи.

Ночевать Соколов отправился к Рошковскому, у которого в эту ночь не было танцев и гарема, а была какая-то смазливая молдаванка среднего возраста и выше средней упитанности. Сегодня ей досталось счастье согревать постель и одинокий быт замечательного доктора.

Рошковский с гостем уселись за стол. Служанка Маша поставила на стол коньяк, черную икру, сыр.

Молдаванка, покинув спальню, направилась совершенно голой в ванную, на ходу помахав приветственно рукой Соколову.

Соколов развеселился:

— У тебя дамы ходят нагишом, как в бане. Да, застенчивостью они не отличаются.

Рошковский согласился:

— Застенчивые девицы не ходят по ночам к малознакомому мужчине. Впрочем, эта болезнь, «застенчивость», в руках умелого мужчины быстро проходит, тем более что пациентки сами тяготятся этим заболеванием. Я порою думаю: какое счастье, что мужья об интимной стороне жизни своих жен почти ничего не знают. Иначе большинство браков моментально распались бы, а некоторые закончились трагическим образом и похоронным маршем для жен. Ты, граф, с этим не согласен?

— Я думаю о том, что есть истинно святые женщины, которые верностью мужу и детям, нравственной чистотой показывают своей жизнью высокий пример.

В это время вновь проследовала молдаванка, теперь уже из ванной.

Рошковский усмехнулся:

— Эта дама тоже моя пациентка. Теперь у нее будет серьезный повод не платить мне гонорар. Женщинам приятно, когда их красоту оценивают не только на словах, но и золотыми червонцами.

Друзья проговорили до первых петухов. Соколов, после некоторых колебаний, все же признался приятелю, что скоро уходит за кордон. Рошковский искренне испугался:

— Куда, зачем?

Соколов слукавил:

— Куда и зачем — неизвестно.

Рошковский вдруг стал вспоминать студенческие годы.

— Как часто в мирное время мы ездили по всему лику земли! Помню, был еще совсем молодым врачом, послали меня набираться ума-разума в Берлин. Около моей гостиницы на Фридрихштрассе располагался ресторан с южными винами — «Континенталь». Час был вечерний, ресторан изрядно заполнен публикой. Метрдотель, который запомнил мои щедрые чаевые и которому было известно, что я стоматолог, усадил за удобный столик. Там ужинал молодой человек лет двадцати семи, но уже в форме генерал-лейтенанта медицинской службы. Блондин, твердый подбородок, крепкий в плечах, умный взгляд небесно-голубых глаз — красавчик! Признаюсь, я подумал: «Какой-то выскочка! Поди, сынок высокопоставленного чиновника». Познакомились. Молодой человек представился: «Фердинанд Зауэрбрух».

Узнав, что я из России, заговорил по-русски. Но мой немецкий был лучше, так что перешли на родной язык молодого человека.

Меня поразили руки молодого генерала: длинные сильные пальцы, какие бывают лишь у музыкантов-виртуозов. Впрочем, и весь облик его дышал мужеством и каким-то возвышенным талантом, артистизмом, что ли. Мы пили хорошие вина, много шутили, рассказывали друг другу анекдоты. Я заметил:

— Фердинанд, вы хоть и медицинский генерал, но больше похожи обликом на нашего виртуоза пианиста Сергея Рахманинова.

Собеседник рассмеялся:

— Нет, Виктор! Я, как и вы, выпускник медицинского института. Только вы учились в Петербурге, а я в Бремене. — И, чуть смутившись, добавил: — Получив диплом хирурга, я сразу же был назначен директором военного госпиталя в Берлине и главным военным хирургом армии вот в этом высоком звании. — Показал на погон, словно стесняясь произнести слово «генерал».

— Наверное, ваши родители высокопоставленные люди?

— Совсем напротив. Мой папа скромный, хотя и очень хороший сельский врач. А вышло так, что во время практики на последнем, шестом курсе я подряд сделал несколько довольно сложных операций по удалению опухоли в горле. То есть приобрел некоторый, пусть и малый, опыт.

Наш госпиталь недалеко от дворца, в котором находится резиденция самых важных людей Германии. И вот однажды, когда я только что заступил на ночное дежурство, случилось нечто из ряда вон выходящее. В госпиталь доставили дочь… — Фердинанд показал пальцем куда-то в небо. — В общем, речь идет об императорской фамилии. Прелестная девушка подавилась рыбной костью, которая встала крайне неудачно в горле. Девушка уже задыхалась. Ее сопровождал целый эскорт домочадцев и дворцовой охраны, в том числе и отец — важнейшая персона Германии.