— Все хорошо. Но напугались очень, А теперь… он плачет, зовет маму Леру…

— Я приеду! Я завтра же прилечу!

— Мы сейчас в Вене, и это даже лучше. У тебя ведь есть шенгенская виза?

— Да. Есть. А Гришка в больнице?

— Уже нет. Но везти его пока нельзя. Мы в отеле. Если ты приедешь, я закажу тебе комнату.

— Я сию минуту займусь билетом. А можно мне поговорить с ним?

— Господи, конечно, сейчас дам ему трубку.

— Мама! Мама Лера! Мне операцию сделали, пузо разрезали. Больно! Ничего не разрешают!

— Гришенька, миленький мой, я завтра же к тебе прилечу!

— Мамочка, пожалуйста, прилети! Мне так больно было, я прямо по полу катался, все так напугались, а доктор сказал, что еще немножко и было бы поздно, вот! Но я так по тебе скучаю!

— Все, маленький, я сейчас бегу за билетом!

Господи, какое счастье, что все обошлось, это мне знак — не о мужиках думать, а о детях! Такой прилив энергии я вдруг ощутила, что провернула все в считанные часы. Слава богу, билет на рейс австрийских авиалиний нашелся. Мне сразу стало легче. И следующим моим шагом была покупка новой симки, старую я выбросила, сделав рассылку с новым номером по всем номерам, кроме Игната. Все, с этим покончено! Игнату теперь будет куда легче жить. Мир и дружба с любимой мамой, не обремененная детьми Стэлла, эстетически совершенная… А что за радость в бабе, которая лопает вареники? Для гениального оператора объект недостойный его эстетизма! А завтра я увижу детей, я так по ним соскучилась! Всего хорошего, господин Рахманный!

В Венском аэропорту на шею мне кинулась Катька.

— Мамочка, мамочка, родненькая, как хорошо, что ты приехала! Не волнуйся, с Гришкой все в порядке, мамусечка моя!

— Кать, ты одна, что ли?

— Ага! На такси! Пошли скорее, машина ждет!

— Катька, как я рада! Вот, нет худа без добра… Та к я бы еще долго не выбралась, а тут… Девочка моя, ты так выросла, совсем девушка… А хорошенькая какая!

Катька выглядела изумительно. Загорелая, синеглазая, свежая, прелесть просто.

— А ты, мам, замученная. Та к испугалась?

— Ужасно!

— Мы с бабушкой сперва не хотели тебе сообщать, но Гришка весь изнылся… Мам, ты с ним побудешь, а потом я покажу тебе Вену!

— Вот это да!

Мы сели в ожидавшую нас машину.

— Кать, скажи, а Лощилин правда приезжал?

— Правда.

— И ты… ты его простила?

— Это он тебе сказал?

— Ну да.

— Врет! Я ему сказала «Бог простит»! Тогда он начал про тебя всякие гадости говорить… Ну, я ему тоже кое-что сказала, и мы окончательно поругались.

— Бог с ним, он, по-моему, просто болен.

— Мам, а ты надолго вырвалась?

— Ну, уж на десять дней точно!

— Да? Здорово! Гришку через пять дней уже можно будет перевезти в Швейцарию…

— А у меня же нет швейцарской визы…

— Да ну, дедушка тебе все сделает! Посмотришь, в каком шале мы живем, какая там красота… Но в Марокко у нас просто дворец! Ты обязательно потом поезжай в Марокко… Знаешь, бабушка такая хорошая, и она так нас любит, никакой разницы не делает, и тебя она тоже любит. И дедушка классный! Та к здорово, что они у нас есть… Мам, ты чего плачешь?

— От радости!

В небольшом уютном отеле нас поджидала Елена Павловна. Она сидела в холле и с сияющей улыбкой поднялась мне навстречу.

— Лерочка моя приехала! Ты бледненькая, перепугалась?

— Ну, конечно.

— Катюш, веди маму к Грише, а я приду через пять минут.

Мы поднялись на второй этаж.

— Мама! Мама приехала! — закричал Гришка, едва я открыла дверь. У его кровати в кресле сидел мсье Франсуа. Это был крепкий пожилой мужчина, с красивым и очень смуглым лицом. Видно, марокканский загар въелся в него намертво. Он хорошо говорил по-русски.

— Вот и Лера наша приехала! Я душевно рад вас видеть! Грегуар напугал нас, но сейчас уже все отлично. У вас чудесные дети, Лерочка! Я счастлив иметь таких внуков!

У него была такая добрая, ласковая улыбка, что я от души расцеловала его.

— Ну, Грегуар, я пойду, а ты побудь с мамой. Катюша, пойдем со мной.

— Мамочка, ты… Дай мне руку.

— На!

Он взял мою руку, прижал к своей щеке. Слава богу, жара у него нет, отметила я.

— Мне было хорошо с бабушкой и дедом, но я все равно ужасно скучал! И ты молодец, что прилетела…

— Гришка… маленький мой!

— У тебя все хорошо, мама?

— Да, просто переволновалась… Ну, рассказывай.

— Что рассказывать?

— Что с тобой было?

— Понимаешь, у меня начал болеть живот. А я не испугался. Думал, поболит-перестанет и никому не сказал, потому что мы собирались кататься по Вене на лошадке. Ну, на извозчике. Покатались, и живот вроде перестал болеть… А потом мы еще обедали в ресторане, и вообще было здорово… Вена такая красивая! Тебе Катька потом все покажет! А когда домой приехали, вроде тоже ничего, болит, но не сильно. А ночью вдруг как началось! Я Катьку разбудил, она бабушку, а я уже по полу катался. Тогда дедушка взял меня на руки, положил в свою машину и куда-то повез. И бабушка тоже поехала. А дальше я уже не помню. Проснулся, какая-то тетка рядом сидит, лоб мне вытирает. Я пить прошу, а она не дает, только губы мне тряпкой смачивает. А потом бабушка пришла, заплаканная, и сказала, что мне вырезали аппендикс. Вот! И мне два дня было не очень, а потом меня забрали в отель. Тут совсем другое дело. Тут все наши и еще ты приехала. Ой, мама, мы столько всего уже видели!

— А тебе вставать еще не разрешают?

— Да я уже вставал, а доктор приходил и сердился… Сказал, еще два дня лежать. А в уборную меня дедушка носит. А ты знаешь, тут приезжал Катькин папа. Такой злой! И он сказал, что ты нас хочешь насовсем у бабушки оставить!

— Что за чушь! Я своих детей никому не отдам, даже такой чудесной бабушке.

— Она, правда, чудесная, но я хочу с тобой…

— Вот кончатся каникулы и вернетесь в Москву.

— И мы тебе мешать не будем?

— Вот интересно! Раньше не мешали, а теперь вдруг помешаете?

— А я боялся… Катька говорила, я зря боюсь, но я все равно боялся. Но теперь больше не боюсь.

— Вот и правильно! А вообще ты мужчина, и не должен бояться всякой ерунды, мало ли кто что говорит…

— Ладно, не буду! А про замуж это тоже враки?

— Враки, Гришенька, враки!