– Очень признателен, – серьезно сказал Ричард.

Они выпили вина, говоря о какой-то чепухе, как люди, которые встречаются поболтать регулярно. Он хвалил ее блюда. Затем сказал:

– Я бы хотел, чтоб ты примерила подарки.

– Ох, – всплеснула руками Дина. – Я же забыла привести себя в порядок. Подожди, пожалуйста, не вынимай пока ничего.

Она ушла на десять минут в ванную, вышла подкрашенная, с распущенными волосами. Ричард вошел с ней в комнату с большим зеркалом и, вынув из пакета, встряхнул перед ее глазами ослепительное чудо из белой норки, подбитое баклажанным шелком.

– Это от Роберто Кавалли, – сказал он, набрасывая шубу ей на плечи.

Они подошли к зеркалу, и оба чуть зажмурились. Такой прекрасной была Дина в сверкающем белом мехе.

– Снежная королева, – констатировал Ричард. – Он достал из кармана маленькую коробочку, открыл, и в ней засверкал огненными лучами черный, переливающийся камень в оправе из белого золота.

– Что это за чудо?

– Черный опал. Редкий, счастливый камень.

Дина застегнула цепочку с опалом на шее и поцеловала Ричарда.

– Скажи, – положила она ему руки на плечи. – Ты действительно мой дядя? И ты на самом деле давно хотел со мной встретиться?

– Я не храню фотографий, – ответил он. – И впервые жалею об этом. Я показал бы тебе своих родителей. Я до сих пор был уверен, что это самые красивые люди на свете. Нет похожих на них. А ты похожа, только еще красивее. Намного красивее.

Они выпили еще вина, и Дина принесла альбом с фотографиями. Сначала оба смотрели с интересом, потом вдруг увидели себя со стороны. Два человека с разных концов света нашли друг друга, а вместо большой семьи за их столом – только пожелтевшие карточки, отзвучавшие имена, общая боль, острая и необъятная для двоих. Дина вдруг громко, по-детски разрыдалась. Первый раз за два года. Обильными, снимающими тяжесть слезами.

– Ты мой дядя? Ты приехал ко мне? О Рич! Мне так нужен счастливый камень! Я приношу несчастье.

Она рассказала ему все. Ему казалось, он слышит ее не ушами, а своим хорошо заштопанным сердцем. В нем ожил маленький, преданный близким людям мальчик с редкой душой. Дитя любви. Плод инцеста. Ему было тепло и уютно в маленькой комнате с фотографиями на стенах. Он уснул легко и хорошо, а когда проснулся, рядом с диваном сидел и пристально смотрел ему в лицо шикарный пес, оранжевый, как солнце.

* * *

Филипп Нуаре позвонил вдове профессора Николаева, представился попечителем клиники и попросил разрешения привезти деньги. Ему открыла высокая женщина с гладко причесанными темными волосами, бледным суровым лицом и каким-то странным, неуверенным взглядом.

– Марианна? Я – Филипп Нуаре. Я вам звонил.

– Заходите. Только вы в курсе? Мы были в разводе.

– Какая разница, мой бог! Я не из российского соцобеспечивания.

– Обеспечения, – машинально поправила она. Взяла из его рук толстый конверт, заглянула и покраснела.

– Ох, это все мне? Нам? А на что?

– На жизнь. Похороны фирма возьмет на себя. Для начала на жизнь. Мы будем помогать вам и в дальнейшем.

– Серьезно? – Она смотрела на него недоверчиво и удивленно. – Слушайте, давайте выпьем. У меня есть виски.

Филипп присел к столу. Марианна поставила большую бутылку на стол, принесла рюмку и стакан. Рюмку придвинула к нему. Он отпил пару глотков и стал задумчиво наблюдать за ней. Первый стакан она хлопнула одним глотком. На половине второго сделала паузу.

– Ну попечитель, – хихикнула она пьяно. – И кого там нашел мой бывший муж? Мой бывший покойный муж?

– У меня нет для вас ответа, к сожалению. Я не настолько был знаком. Только немного знал, ценил как талантливого ученого. По-моему, это был чудесный человек.

– А из-за чего чудесным людям глотку перерезают, ты не знаешь, попечитель? – Марианна говорила уже слишком громко. Она раскраснелась, из гладкой прически выбились пряди, глаза блестели. – А? Ты что молчишь, попечитель?

Но он уже смотрел не на нее. На пороге комнаты стоял мальчик, от силы трех лет. Красивый, плотненький, в рубашечке и колготках, сползающих с толстеньких ножек. Большие серые глаза в темных ресницах были такими серьезными, такими тревожными, что Филиппу стало не по себе.

– Это сын? – спросил он.

– Сынулькин, – не очень внятно ответила Марианна. – Тоже Андрюша. Как папка. Смотрит глазенками, боится, что мамочка будет пьяная. Ты чего уставился? – вдруг рявкнула она. – У матери горе, а ей тебя растить надо.

– Не надо, – решительно заявил Филипп. – Не надо растить ребенка в таком состоянии. Вы же не хотите, чтобы фирма прекратила вам платить субсидии и начала процесс об изъятии ребенка по причине алкоголизма матери?

– Я не алкоголичка, – несколько протрезвела Марианна. – Но вы поймите, такое время…

– В такое время есть необходимость думать о сыне. Мы пришлем вам гувернантку. Будем встречаться. Я навещу вас вскоре.

В офис Филипп возвращался крайне расстроенный. Любой человек может запить, потерять контроль над собой. Но только не тот, кто несет ответственность за ребенка. Маленькую, беспомощную кроху. Филипп был не первым иностранцем, которого российское пьянство в самый неподходящий момент лишало надежд на светлое будущее этой страны.

* * *

Сергей позвонил Тамаре и сказал, что у него не очень хорошие новости.

– Кто-то здорово надавил на суд. Нам стало известно, что в процессе по вашему делу об определении меры ответственности известных лиц не найдут виноватых. Создадут казус – преступление есть, а элемента вины не обнаружено. Только Орлову светит срок. Точнее, светил бы. Но у него на иждивении парализованная жена. Кто надавил, в общем, не вопрос. Главврача вытаскивают. Те, кто умеет пользоваться удобствами, предоставляемыми ее учреждением. Но ничего. Не огорчайтесь! Зятя вашего ищут по поводу убийства. А дело по психушкам мы доведем до настоящего рассмотрения. У нас есть масса свежих, абсолютно убойных фактов.

– Сереженька, я не только не расстроилась. Я рада, что это закончилось. Ты ж понимаешь, какой сейчас период у Вики.

– Извините, Тамара. Но трудности вашей Вики меня не удивляют и не огорчают. Желаю вам поменьше думать об этом.

– Спасибо. Я постараюсь.

Тамара положила трубку и набрала номер дочери. Та схватила трубку после первого гудка.

– Я слушаю.

– Ты, наверное, ждала не моего звонка, дочка. Но я беспокоюсь. Ты можешь говорить?

– Думаю, что нет. Я постараюсь тебе позвонить откуда-нибудь. Хотя тебя, наверное, тоже слушают.

– Может, мне приехать? Тебе нужна помощь?

– Не надо приезжать. Я сама. Потом. Мне нужно побыть дома. Завтра, может, съезжу в обувной магазин на «Октябрьской».