Алекс вылил оставшееся вино в рюмку и взболтал, принюхался, словно только сейчас понял, что в ней было.

— Что, делать больше нечего? — Адам вытер лужицу вина, выплеснувшегося из рюмки Алекса.

— О… Господи… а тебе-то что? Если не нравится, почему бы тебе не встать и… То есть почему ты не пьешь? Что, смотреть на меня пришел? Как на картину… «Толстяк пьет вино под дождем». Изучаешь процесс растранжиривания…

— Ты пьян, перестань.

— Я не могу перестать быть пьяным, Адамчик. Обратной дороги нет. Колесики тук-тук-тук — до конечной станции.

— Тогда сбавь скорость.

— Слушаюсь, кэп!

— Ты на меня злишься? Почему?

— Потому. Еще вопрос?

— Эстер сказала, что ты не собираешься ее сопровождать в воскресенье. Не в силах этого понять, как ни стараюсь.

— Моей вины тут нет — надо лететь в Нью-Йорк. Отменить заказ билетов нельзя. Весьма сожалею.

— А когда вылет?

— В пятницу вечером. Слушай, а почему бы тебе с ней не сходить? — Алекс попытался решить вопрос миром.

Но Адам отвел глаза в сторону, где одетый в стеганую куртку человек отплясывал под дождем джигу.

— В центре этого города как-то тягостно. Тем более в центре этого центра. Не хочу там бывать. Душновато для нашего брата.

— Хорошо, хорошо. Никто тебя и не заставляет. Всего лишь спросил.

— Во вторник — йорцайт[58]твоего отца, — повернулся к Алексу Адам. — Ты в этот день будешь в Лондоне?

— Вообще-то тебя это не касается, но я во вторник вернусь.

— Хорошо. — Адам постучал ложкой по краю рюмки Алекса. — Я говорил с Рубинфайном. В его синагоге ничего не получится, но он знает, где можно все устроить. Для миньяна[59]можешь взять меня — если удостоишь такой чести — и Джозефа, Рубинфайна, твою мать, Эстер, если она не будет возражать. Они будут только счастливы, а тебе всего и надо, что ненадолго оставить привычку всем подряд предъявлять претензии. Так ты не проводишь Эстер на операцию?

Как назло, в тот самый момент, когда произносилось слово «операция», Алекса угораздило поднять руку и посмотреть на часы. Он открыл рот, чтобы все объяснить, но тут же закрыл его снова. В мире жестов не бывает случайностей, подумалось ему. И разве наши движения не говорят то, что должен был сказать язык?

— Значит, нет. Что ж, если тебе надо лететь в Нью-Йорк — дело твое, — хмуро промолвил Адам. — А мне сейчас надо найти где-нибудь душ. На этих аукционах все равно просто сижу. Уже несколько дней не мылся. Позвоню тебе потом.

По счету каждый заплатил сам за себя.

Алекс поковылял по одной знаменитой улице к какому-то памятнику, а потом свернул в одну небольшую улочку. Но прежде чем отправиться, куда ему было надо, он нырнул в один переулочек, под названием Гудвинс, и прижался к мокрой стене. Теперь его защищал от дождя широкий карниз. Он скрутил себе косяк изрядной толщины и выкурил его. Однако поймать кайф не удалось. Наоборот, опьянение только усилилось, а глаза заволокло едкой густой пеленой. В глазах стояли слезы, сердце неистово колотилось, душа разрывалась на части. Он достал из кармана карандаш и отдался течению реки под названием «паранойя». То есть начал записывать в блокнотик все произошедшее за недавней трапезой, даже фразы, которые на самом деле уже успел позабыть, как то и дело кривил душой его лучший друг, всякие многозначительные жесты и слова, символичные интонации и взгляды. Весь ужас заключался в том, что он — Алекс — сам себя предал! Зачеркнул одним махом все, что было раньше! Ведь жизнь не просто символ, иудейский или гойский. И не китайская головоломка. Даже сравнить не с чем. Только в разных фильмецах героя всегда чуть ли не обожествляют. А жизнь совсем не кино. Это не ТВ, Алекс, отнюдь не ТВ.

«О, ты сейчас обожествляешь то, — подумал Алекс, — что ничто и никого не нужно обожествлять. Достойно!»

Полный печали, путаясь в собственных мыслях, Алекс потихоньку, шажок за шажком, двинулся вперед. От себя не убежишь, но как хочется! Освободиться от всего, стать другим — хоть на минуту-другую. Да в здешнем муравейнике все только об этом и мечтают. Но никакой такой минуточки никому улучить не удается — ни забив косячище, как он только что, ни выпив, ни отрешившись от всего на свете, никак. Прямых дорог в жизни нет. И от нее не спрятаться. Вот люди и выискивают, как бы забыться. Стать одним целым с вечностью. «Но это нечто другое, — подумал Алекс, впервые ощутив холодок смерти, свинцовую тяжесть суицида. — И здесь нужно настоящее мужество».

Алекс тащился по улице, небо наваливалось на него, а прохожие выскакивали перед самым его носом и перебегали улицу, рискуя угодить под колеса машин. Как мало он все-таки может! И есть ли у него это настоящее мужество? Или он весь в себе, сам по себе? У перекрестка, выжидая удобного момента, чтобы перейти улицу, Алекс попытался представить, каков он будет перед лицом серьезных испытаний, сумеет ли показать, чего на самом деле стоит. Слова собственного некролога подбирались одно к другому где-то внутри него, потому что в уголке сознания он ощущал себя величайшим, знаменитейшим человеком на земле. А раз так, то надо как-то защитить себя от клеветы и непонимания. Кто еще за него заступится? Ведь, помимо всего прочего, никаких поклонников, фанов у него нет.

Пожалуйста, запомните. Ну пожалуйста. Запомните, пожалуйста, это. Жизнь не китайская головоломка. (И ТВ У ВАС СЕЙЧАС ВЫКЛЮЧЕН.) А нечто большее. Вы злитесь оттого, что я потерпел неудачу, но говорю вам: жизнь нечто большее, нечто более сложное, чем…

Пожалуйста. В реальности концы с концами сходятся далеко не так хорошо, как на словах, — пожалуйста, запомните это, прошу вас. Недавний ланч не был столь уж хорош, а так себе; я ходил по улицам не ради вашей забавы; вовсе не череда важных и праведных дел составляла мою жизнь — пожалуйста, запомните это. (И ТВ У ВАС СЕЙЧАС ВЫКЛЮЧЕН.) Это — описание борьбы. Сами посудите. Одна секунда ее длиннее всех написанных вами книг. И в то же время она коротка, как имя Бога. Пожалуйста, запомните это. Простите колледжам и ночным клубам их двуличие. (И ТВ У ВАС СЕЙЧАС ВЫКЛЮЧЕН.) Пожалуйста, запомните, что я просто ходил, как ходите вы, согнув руки в локтях и ссутулившись, так что пальцы касаются швов на джинсах, иногда страшащийся смерти и всего, о чем не упоминают ни в колледжах, ни в ночных клубах, — запомните, что я не способен устраивать дела так, как вам надо, чтобы они были устроены. Пожалуйста, запомните, что я просто шлялся по улицам, и это все, на что я способен, потому что жизнь не китайская головоломка, она намного сложнее, намного сложнее, пожалуйста, запомните, что вы не… что я не… что я всего лишь иду, удолбанный вконец (травка была крутая, травка психотропная), вдоль по улице, подыскивая еще одно укромное местечко, где можно уткнуться носом в стекло…