А когда мы наконец присоединились к туру Элиса Купера, это оказалось то еще мудоебство. Элис тут ни при чем – он и понятия не имел, что нам пришлось пережить из-за его тур-менеджера. Этот парень был просто мудак. Он усложнял нам жизнь как мог – он же работал на суперзвезду, значит, кому-то другому было суждено страдать и оказываться в идиотских ситуациях. Нам было нельзя то, нельзя это: гребаные гордые сукины дети, за кого они себя принимают? Это просто группа, чай, не парламент – хотя и парламент-то, между нами, не такая важная штука. В конце концов этот идиот отобрал у нас пропуска, по которым мы могли ходить везде, и дал вместо них такие пропуска, по которым мы могли находиться за сценой только до начала своего выступления. То есть, сыграв концерт, мы уже не могли пройти за сцену. Естественно, я не собирался терпеть такое дерьмо, так что я обошел всю нашу команду и сказал: «Давайте мне эти гребаные бумажки!», и собрал у них все пропуска. Потом я направился прямиком в офис организаторов тура, вывалил ворох бумажек им на стол и говорю: «Вот, забирайте! Мы в этом больше не участвуем». Я направился к выходу, а Тоби, бухгалтер Элиса (вот у него были мозги), подошел к нам, поговорил и вернул нам наши пропуска. Тоби до сих пор работает у Элиса; а вот тот чувак уже нет. Что тут еще скажешь? Много лет спустя я разговаривал с Элисом, и он не знал эту историю и понятия не имел, что от его имени делались такие вещи, из-за которых он выглядел как мудак – а он определенно не мудак. Единственное, что я никогда не понимал его фанатичного увлечения гольфом. Ну что это такое? Бьешь палкой по мячику, потом идешь за ним следом и бьешь снова! Я вот что скажу: если ты ударил по мячику и потом нашел его, тебе повезло, чувак! Положи его в карман и иди домой. (Спасибо, Джордж.)

У нас были свои развлечения. Фил Кэмпбелл закадрил одну из танцовщиц Элиса. Я ему этого так и не простил – такая она была красавица. Гейл была отличная девчонка, и мы до сих пор видимся, когда проезжаем через Чикаго. Ну и шоу Элиса Купера всегда захватывающее зрелище. Я большой фанат Элиса. Из менее приятного: чтобы добраться до некоторых городов в этом туре, требовались нешуточные усилия. Помню, мы ехали на концерт в Сент-Джонс, это в Ньюфаундленде. Пришлось погрузиться на паром, было дико холодно, мороз прохватывал тебя насквозь, а в воде плавали айсберги. Посреди ночи мы вышли из каюты, чтобы взять что-то из своего фургона, и я поскользнулся, проехался по всей палубе до самого ограждения и чуть не свалился за борт, прямо в это гребаное море. История «Титаника» занимала меня много лет (задолго до кино и всей этой шумихи), и у меня в голове все время крутилась мысль: «Вот так это все и было, когда “Титаник” пошел ко дну!» – мы как раз были на той же широте. Более того, следующий концерт у нас был в Галифаксе, Новая Шотландия, а туда как раз свозили трупы с «Титаника». Только представьте себе, каково это было – прыгать в такую воду по доброй воле! От шока, который они испытывали, нырнув в море, наверняка ехала крыша. Так что на металлической стене рядом с перилами, которые меня спасли, я написал: «Помни и будь благодарен, что не ты был на “Титанике” 14 апреля 1912 года».

Большую часть 1988 года мы провели на гастролях. Дорога уже давно стала для нас естественной средой обитания, и это до сих пор не изменилось. Смешно – метаболизм, который нужен тебе для постоянных туров, никакому доктору в жизни не встречался. Вообще. Куда там Человеку-слону – его тело, по крайней мере, было целым и могло двигаться в одном направлении, хоть он и был уродом. Но это мы уроды. Не в такой степени, конечно… хотя нет – мы уроды из уродов! Физические способности, необходимые для гастролей, это совершенно особенная вещь (ни для чего другого мы просто не годимся). Ты должен каждый вечер выходить на сцену и разгоняться с места в карьер, за считанные минуты, иначе все умрут! Они все пойдут по домам и просто застрелятся, если ты не вышел на сцену в назначенный вечер. Мы выходили на сцену в любом состоянии. Однажды, в апреле 1988-го, в Париже, Фил Кэмпбелл сломал щиколотку – он дрался с Филом Тейлором, они упали под стол, и только один из них встал. Следующие концерты он играл в гипсе. И я вас уже просветил насчет всего спектра состояний Фила Тейлора (как в физическом, так и в психическом плане). За нашу долгую историю мы, конечно, отменили пару концертов из-за травм или болезней, но эти случаи были чрезвычайно, чрезвычайно редки. Я не могу представить себе никакого другого способа жить, кроме как играть в рок-группе по всему миру. В течение двух лет мы провели дома всего месяца два – по месяцу в год. Но это было здорово. В памяти все немного путается, но это было здорово!

В короткие периоды, когда мы были дома, мы иногда оказывались на звездных тусовках – по-настоящему звездных. Той весной мы попали на не объявленный заранее концерт The Rolling Stones в 100 Club, старом джазовом клубе на Оксфорд-стрит, который переключился на рок и блюз. Это был чудесный вечер. Все – Джефф Бек, Эрик Клэптон и другие – пришли с гитарами и устроили джем, то есть этот концерт не для всех был сюрпризом. Настоящим сюрпризом стал Вюрзель. Думаю, он и сам себя удивил!

После концерта мы попали на вечеринку в апартаментах Кита в «Савое», потому что дядя нашего приятеля, Саймона Сеслера, работал у Кита. Но Вюрзель начал вечер террора уже в клубе – сбил с ног Билла Уаймена! Он летел вниз по лестнице, а Уаймен просто оказался у него на пути. Нам удалось приехать на вечеринку без дополнительных происшествий, но они ждали нас в ближайшем будущем. Мы сидели и болтали с Саймоном, когда подошла Кирсти Макколл со своим новым мужем, продюсером Стивом Лиллиуайтом. Кирсти была моей старой подругой – однажды я снимался в ее клипе, – поэтому я дружески ее обнял, а Вюрзель повернулся к Стиву Лиллиуайту и поинтересовался:

– Эта вот старая курица, которую Лемми лапает, – это кто?

Стив странно посмотрел на него и говорит:

– Вообще-то это моя жена.

– А! – произнес Вюрзель. – Можно мне еще кофе?

Полчаса спустя он оказался у барной стойки рядом с Ронни Вудом. Мимо прошла Джо Говард, шикарная жена Рона, и все вокруг зашевелилось – ну вы понимаете. И Вюрзель говорит с грязной ухмылочкой:

– Эге, я б ей вдул, а ты?

– А я этим постоянно занимаюсь. Это моя жена, – ответил Рон.

Да, Вюрзель не просто сел в лужу – он в ней практически потонул и только пузыри пускал! К счастью, это оказалось не заразно – позже, когда я стоял и глазел по сторонам, сзади раздался голос:

– Привет, Лемми. Я всегда хотел с тобой познакомиться.

Я оборачиваюсь и вижу Эрика Клэптона. Для меня это очень много значило, я ведь помнил его еще со времен The Bluesbreakers и The Yardbirds. Мне удалось поздороваться с ним, не рухнув ниц в припадке подобострастия, – это же, блядь, сам Эрик!

Еще я написал несколько песен для других музыкантов, не для Motörhead. Girlschool репетировали по соседству с нами, и однажды мы все вместе пошли в паб, и там я написал для них Head Over Heels. Я нацарапал текст на подставке под пиво или на салфетке, и Ким унесла ее с собой. Еще я написал песню Can’t Catch Me для альбома Литы Форд Lita, который оказался ее самой успешной пластинкой. Мы были в Лос-Анджелесе, и она пришла к нам в отель Park Sunset и сказала мне, что ей нужны песни. Опять-таки, я написал эту песню прямо на месте и отдал ей – я написал ее как 12-тактовый блюз, но она записала ее по-своему. Мы с Литой были знакомы с 1975 года, когда она играла в The Runaways – на их первом концерте в Лондоне Джоан Джетт нацепила мой патронташ. По-моему, Лита была главным достоинством этой группы: у нее были классные сиськи, и она просто убийственно играла на гитаре, зато Джоан убийственно выглядела – может быть, она просто была сукой! Лита сделала классную сольную пластинку, но потом, как мне кажется, она позволила окружающим чересчур сильно влиять на ее карьеру – начать с того, что она слишком старательно наряжалась, и впечатление было такое, что ей навязывают роль поп-звезды. Ей это просто не подходило. Она была настоящей рок-н-ролльщицей, а не гламурной телочкой, которую из нее пытались делать. Потом у нее умерла мать, и это выбило ее из колеи. Последний раз мы с ней виделись несколько лет назад на какой-то музыкальной выставке в Лос-Анджелесе. Мы вместе были заявлены как спикеры, но она была со мной нелюбезна: «Привет, Лем», – мы обнялись, и она свалила. Не задержалась ни на минутку, что мне лично показалось странным. В общем, мисс Форд, позвони мне как-нибудь – поболтаем!