– Почему? Думаете, Брадерон будет завидовать тому, что у Эйдериана крылья?

– И это тоже. Сейчас он ещё малыш, для него брат, близкий по возрасту – нечто новое и интересное, объект восхищения и пример для подражания. Но с годами он будет всё больше осознавать разницу между ними, пропасть будет расти. А я этого не хочу, но и препятствовать их сближению было бы жестоко, раз уж мальчики хотят этого общения. Они всё же братья, пусть и с разной судьбой.

– Брандерону шесть, почти семь, он уже не младенец и многое понимает, – возразила я. – И уже сейчас прекрасно осознаёт, что Эйдериан – крылатый наследник, а сам он – простой человек. И всё равно тянется к нему. Да и Эйдериану брат понравился. Мне кажется, даже лучше, если они станут друзьями, а не соперниками. Но вы сказали – и это тоже. Есть что-то ещё?

– Да. Терять любимого брата не менее тяжело, чем любимого сына. Я не хочу этого для Эйдериана, но… не всё в моей власти. Вообще-то, я надеялся, что Эйдериан сдружится с Кэмэнором – всего три года разницы, к тому же, кровное родство, что у нас, драконов, огромная редкость, но после того, что случилось сегодня, я своего сына и близко к младшему принцу не подпущу, по крайней мере, в ближайшие годы.

– Кровное родство? – вот сейчас я по-настоящему удивилась. Хотя… назвал же Кэмэнор лорда Корбеда «дядя Вандерик», но мало ли, я маминых подружек тоже тётями звала, хотя родства там никакого не было.

– Они троюродные братья, – пояснил дракон. – Мой отец был младшим братом прежнего императора.

– Значит, император – ваш двоюродный брат? – сообразила я. – Не удивительно, что вы так близки. Потому что братья?

– Вряд ли поэтому, – криво усмехнулся лорд Корбед. И я очень обрадовалась даже такому слабому намёку на улыбку – на боль в его глазах было очень тяжело смотреть. – Я младше его сына и воспринимаю Сиандерина скорее дядей, чем братом. Но всё же мы – кровные родственники, а как я уже сказал, среди драконов такое – огромная редкость. И мы близки просто как родственники.

– А Кэмэнор… – я вдруг поняла, что наш разговор давно ушёл в сторону от первоначальной темы.

Непонятно, почему лорд Корбед так передо мной разоткровенничался. Хотя… Возможно, он вообще об этом ни с кем не разговаривал прежде, а выговориться порой нужно всем. А я – его «успокоительное», может, поэтому он и захотел излить мне душу? Просто… а кому ещё? Не императору же. Не настолько они всё же близки. А я на его груди спала, куда уж ближе?

Но я и не возражала – узнала много нового и интересного. И грустного тоже. А к моему вопросу всегда можно вернуться – ехать нам ещё порядочно.

– Кэмэнор… – вздохнул дракон, но его глаза уже не зажглись тем бешеным огнём, как в кабинете императора. Я всё же удивительно хорошее успокоительное. И какое счастье, что действую только на него одного, точнее – на императора не подействовала. Не хватало ещё, чтобы и он меня наглаживал, это так неприятно! – Его судьба чем-то похожа на судьбу Брандерона и Лионриена – рано лишился матери и был взят отцом на воспитание.

– Разве это плохо? – удивилась я, поскольку в голосе дракона именно это и услышала. – То есть, нет ничего хорошего, что мать умерла, но разве плохо попасть во дворец?

– Как оказалось, именно во дворец – плохо. В моём доме если и есть дети, то это слуги, либо дети слуг. Брандерон может с ними дружить или нет, но он всегда будет… скажем так… выше них. Он не наследник, но его всё равно ждёт неплохое будущее. А вот во дворце дети немного иные. Точнее – в том крыле, где находятся апартаменты придворных, останавливающихся во дворце во время долгих визитов. Кэмэнора разместили в детскую в семейном крыле, которое расположено неподалёку – больше просто некуда было, – и с простыми слугами своего возраста контактировать он никак не мог, а вот с юными драконами, живущими в гостевом крыле с отцами – очень даже.

– И что же в этом плохого? Хотя, если они уже были дракончиками, а он нет… Нет же?

– Нет. Ему было семь, а наши дети обретают крылья в восемь-девять, очень редко в десять. Эйдериан вообще исключение.

– Я тоже. Оборотни обретают зверя к пяти годам, редко к шести, а я вот – в двенадцать. И видели бы вы тогда моего зверя, – я сокрушённо вздохнула и развела ладони, показывая, какой крохотной тогда была. – Позорище, как назвал это отчим. Так что, всякое бывает, и Эйдериан не такое уж и исключение. Ну, так что с Кэмэнором? Он пытался влезть в их игры, а его не принимали, считая малявкой? Знакомо.

– Не столько малявкой, сколько… Понимаешь, они же стали драконами, а он был бескрылым. Для них – кем-то настолько ниже по происхождению, что и внимания, по их мнению, не стоил. А дети бывают очень жестокими, особенно если найдётся тот, кто их возглавит. К сожалению, такой нашёлся. Пищи в костёр подбрасывало ещё то, что Кэмэнор был всё же сыном императора и жил в семейном крыле, куда посторонним хода не было, в детской, предназначавшейся наследнику, а потому, даже без крыльев, уверовал в свою особенность и избранность. И пытался это доказать другим детям. Которым, как ты понимаешь, это совсем не понравилось.

– Да уж. Хорошего мало, – осознав ситуацию, покивала я. – А что, никто из взрослых этого не замечал и не мог пресечь?

– Поначалу – нет. Императору, сама понимаешь, было не до этого, приставленные к мальчику слуги лишь исполняли свою работу – накормить, одеть, обучить. Что у него в душе происходит, мало кого интересовало. А конфликт с другими мальчиками, изводившими его насмешками и мелкими пакостями, был замечен лишь когда перерос в нечто более жестокое, и Кэмэнор в результате одной «шутки» получил серьёзные травмы.

– Их наказали, – вспомнив слова императора, догадалась я. – А Кэмэнор?

– Он затаил злобу. Даже когда его обидчики были наказаны и отправлены прочь из дворца, вместе со своими отцами, которые допустили подобное, Кэмэнор не успокоился. Нет, к драконам он больше не приближался, зато стал срывать злобу на слугах, которые ничем не могли ему ответить. Этого Сиандерин тоже не замечал – кто же пойдёт жаловаться императору на его сына, да и действовал тот осторожно и изобретательно. А уж когда он обрёл крылья, то решил мстить тем, кто когда-то его обижал, а дать отпор он не мог. Поэтому, после того, как попал в магическую академию, начал подстраивать «случайные» несчастные случаи соученикам.

– Но не они же его обижали!

– Ему это было безразлично. Он ненавидел всех молодых драконов как таковых, и неважно, что сам к ним относился. В общем, начинал он с относительно безобидных «проказ» – пострадавшие отделывались испачканной одеждой, испорченными тетрадями с заданиями, порой синяками, но чем дальше, тем хуже. И, что самое важное – делал он всё это исподтишка, стараясь подставить кого-то другого, а если не получалось – просто остаться непойманным. Но излюбленным его развлечением было изобразить жертвой себя, а кого-то – виновным. Лгал он, как дышал, к тому же, теперь был хоть и не наследным, но всё же крылатым императорским сыном, и ему верили. Особенно учитывая его прежнюю историю – когда он действительно был жертвой. А потом он с удовольствием наблюдал, как наказывают других.