— Сюда, — коротко бросила она, взяла меня за руку и повела за собой. Когда я позже попытался воссоздать в памяти всю сцену, у меня ничего не получилось. Перед глазами вставали лишь отдельные обрывки событий, как это бывает при сильном опьянении. Мягчайшие ковры и яркий свет. Передо мной распахиваются огромные двери, и я погружаюсь во тьму. Мне помогают опуститься на какое-то ложе.

Открыв глаза, я понял, что некоторое время провел без сознания. (На самом деле это было менее десяти минут.) Мое лицо купалось в блаженной прохладе, оно было чуть влажно и свободно от липкой пленки. Глаза ломило от яркого света, а на лбу, казалось, лежала огромная птица. Подняв с трудом руку, я нащупал давящую повязку.

Оказывается, я полулежал в шезлонге. У моих ног, глядя на меня и поигрывая пистолетом, сидела Мари Огюстен. Благодаря какой-то совершенно фантастической удаче преследователи (по крайней мере временно) сбились со следа. Я лежал неподвижно, ожидая, когда глаза адаптируются к свету, и изучал Мари из-под полуприкрытых век. Тот же удлиненный овал лица, те же темно-каштановые волосы, но теперь ее даже можно было назвать красивой. Я вспомнил свои вчерашние мысли о том, что если ее вынуть из будки и вытащить из плохо обставленной комнаты, то девушка окажется грациозной и стройной. Сейчас ее волосы были разделены прямым пробором, зачесаны назад и поблескивали в ярком свете. У нее были плечи цвета старой слоновой кости, и на меня смотрели совсем другие глаза: живые, блестящие, совершенно утратившие выражение мрачной раздраженности.

— Почему вы решили помочь мне? — спросил я.

Она чуть пошевелилась, и вновь между нами протянулась нить тайного взаимопонимания. Правда, ответ ее звучал достаточно холодно, а палец лег на спусковой крючок.

— Я сказала, что вас здесь нет, и, поскольку это мой офис, они поверили. Но позвольте вам напомнить — поиски продолжаются, и вы в моих руках. Я ведь уже говорила, что вы мне симпатичны, но если выяснится, что вы проникли сюда с целью навредить клубу или уничтожить его…

Обладая, по-видимому, даром бесконечного терпения, она выдержала длинную паузу.

— Итак, мсье, если вы сумеете каким-то образом доказать мне ваши добрые намерения, я с удовлетворением приму объяснения. Если же я увижу, что вы принесли зло, я тотчас нажимаю кнопку и вызываю служителей.

Я попытался присесть, но в голове запульсировала боль, и мне пришлось опять принять горизонтальное положение. Прежде чем начать говорить, я осмотрел большую комнату. Помещение было декорировано черным с золотом японским лаком, который играл бликами под приглушенным светом бронзовых светильников. Окна были прикрыты черными бархатными занавесями. Антикварные курильницы наполняли воздух ароматом глициний. Проследив за направлением моего взгляда, она сказала:

— Мы сейчас в моей приватной комнате рядом с офисом. Сюда они не войдут, пока я не позову. Итак, слушаю вас, мсье.

— Ваш старый стиль речи не соответствует новой роли, в которой вы просто восхитительны.

В ответ она резко бросила:

— Не надейтесь, что лесть…

— Позвольте вас заверить в том, что у меня нет намерения льстить. Если бы я пожелал заслужить ваше расположение, то принялся бы оскорблять вас. Этим я вам больше бы понравился, не так ли? Кстати, не вы меня, а я вас держу в руках.

Я смотрел на нее безразличным взглядом, стараясь казаться незаинтересованным. Заметив, что я пытаюсь нащупать в кармане сигарету, она коротким кивком указала на лаковую шкатулку на тумбочке рядом со мной.

— Поясните, мсье, что вы имеете в виду.

— Я могу спасти вас от банкротства. Ведь это будет для вас самый ценный подарок, не так ли?

В ее глазах блеснул огонек.

— Поосторожнее, мсье.

— Разве я не прав? — спросил я, прикидываясь изумленным.

— Почему вы считаете, что меня заботят лишь… — Она овладела собой и продолжала спокойно: — Вы проникли в мою тайну, мсье. Вы видите меня сейчас такой, какой я всегда мечтала быть. Однако не пытайтесь ускользнуть от ответа. Поясните ваши слова.

Я не торопясь раскурил сигарету.

— Прежде всего, мадемуазель, нам следует согласовать некоторые исходные посылки. Итак, прежде вы были совладелицей, а теперь стали единственной хозяйкой «Клуба масок».

— Вы так считаете?

— Мадемуазель, умоляю… Это совершенно законно, вы же знаете.

Меня посетило вдохновение, вызванное ударом по голове, но первоначально порожденное некоторыми услышанными мной словами мсье Галана. Кроме того, банковский счет на миллион франков вряд ли был заработком… ну, скажем так, привратницы.

Последняя мысль возникла только что, но я понял, что она соответствует истине, и надо было быть слепцом, чтобы не сообразить раньше. Ясно, что столь огромную сумму невозможно накопить, лишь предоставляя дополнительный вход.

— И вот я имею возможность представить доказательства того, что Галан намерен вас предать.

— Но вы таким образом признаете, что зависите от меня!

Я согласно кивнул. Она посмотрела на пистолет, опустила, бросила его на пол у стула, подошла ко мне и уселась рядом. Мой взгляд, видимо, подсказал ей, что я почувствовал ее близость, потому что в ее глазах появилось выражение, весьма далекое от страха обанкротиться. Очевидно, она уловила некоторые мои мысли, и они не были ей неприятны. Мадемуазель Огюстен полностью утратила свою придирчивую, несколько раздраженную строгость. Дыхание ее стало чуть тяжелее, глаза заблестели ярче. Я продолжал лениво курить.

— Почему вы оказались здесь? — спросила наконец она.

— Чтобы добиться доказательства по делу об убийстве.

— Добились?

— Да.

— Надеюсь, вы поняли, что я никоим образом в нем не замешана.

— Я совершенно не намерен вмешивать вас, мадемуазель Огюстен. Нет также никакой необходимости бросать тень на клуб.

Она стиснула ладони.

— Что вы заладили? Клуб, клуб! Неужели вам больше нечего сказать? Почему вы считаете, что моя сущность — это только бизнес? Хотите знать, почему это место стало воплощением мечты моей жизни?

Жесткий ротик чуть-чуть приоткрылся. Она ударила рукой по подушкам и, уставившись поверх моего плеча, произнесла напряженным голосом:

— Полного счастья можно достичь только одним путем. Надо одновременно жить двумя жизнями — жизнью нищенки и жизнью принцессы. Испытывать обе ежедневно и ежедневно сопоставлять их. Я сумела добиться этого. Каждый день становится новым воплощением мечты. Днем я сижу в своей стеклянной будке, на мне грубые хлопчатобумажные чулки. Я веду битвы с булочником и мясником, экономя каждое су. Я выкрикиваю ругательства в адрес уличных мальчишек и сую билеты в грязные лапы, варю капусту на дровяной плите и штопаю рубашки отца. Все это я выполняю добросовестно. Особую радость мне доставляет мытье полов. — Мадемуазель Огюстен пожала плечами. — …И только потому, что ночью я в тысячу раз острее могу почувствовать наслаждение от всего этого. — Она обвела рукой комнату. — День заканчивается. Я закрываю музей, укладываю отца в постель и прихожу сюда. Каждый раз я вступаю в сказку тысячи и одной ночи.