— Я… — запинаюсь и опускаю взгляд. — Я плохо, — честно признаюсь. Снова поднимаю на него глаза. — Без тебя плохо.

На его лице не дрогнул ни один мускул. Я смотрю на Лешу выжидающе, пытаясь считать его эмоции, но ни черта не выходит. Он, как бесчувственный робот. Молчит. Поэтому я решаю продолжить.

— Все так по-дурацки вышло. Я вспылила, не выслушала тебя, втянула родителей. Папа не сильно на тебя ругался, надеюсь? Жаль, конечно, что родители узнали про нас при таких обстоятельствах, — пытаюсь улыбнуться. — Ну да ладно, они бы все равно узнали, что мы встречаемся. Мы же не будем скрывать от них вечно.

— Мы не встречаемся, Наташа, — спокойно отвечает. — Мы расстались.

Мгновение я смотрю на него в недоумении, пытаясь переварить услышанное. Мое сердцебиение уже громче фонтана, а неприятное предчувствие холодком проходится по позвоночнику.

— Кхм, мы поссорились… — поправляю его. — Но… мы же можем помириться…? — И смотрю на него, как подсудимый на судью в ожидании приговора.

— Помириться можем, — отвечает, помедлив. — Остаться друзьями, как говорится.

Сердце срывается в пропасть. К горлу подкатывает тошнота, и я начинаю быстро дышать.

— Ты в порядке? — делает ко мне шаг и придерживает за локоть, потому что ноги вдруг ослабели.

— Леша, ты что такое говоришь? — быстро бормочу, чувствуя, как горячие слезы уже потекли по лицу.

— Я уезжаю в Гарвард. Послезавтра самолет.

Я в ужасе хватаюсь за рукав его толстовки.

— Что? — не верю своим ушам. — Но… мы же решили остаться дома…

— Мы расстались, Наташа. Я уезжаю.

— Нет, Леша, ты не можешь… А как же я..? Мы..?

— Мы расстались, — в третий раз бьет меня по щекам этой жестокой фразой. — Нет больше нас.

Я отказываюсь в это верить.

Он не может.

Мой Леша никогда так со мной не поступит.

— Леша, я люблю тебя. Прости меня, пожалуйста, — слезы душат и не дают нормально говорить. Из груди вырывается всхлип.

— Я не обижаюсь на тебя ни за что. Я тоже во многом виноват. Не плачь, — пытается улыбнуться.

— Леша, я тебе все прощу, — сильнее хватаюсь за его рукав. — Даже измену. Даже предательство. Всё-всё тебе прощу, только, пожалуйста, не бросай меня.

Наверное, прохожие странно на нас косятся: я вцепилась в рукав толстовки парня и реву белугой. Но в данный момент весь окружающий мир меркнет. Есть только Леша, который убивает меня.

Его пальцы касаются подбородка, и он поднимает на себя мое лицо. Смотрит прямо.

— Нельзя прощать измены, Наташа. Пообещай мне сейчас, что ты никогда и никому не простишь измену.

— Тебе прощу.

— Я бы тебе никогда не изменил. С того самого момента, как я решил быть с тобой, я был только с тобой. Но у нас не вышло.

Я быстро мотаю головой.

— Нет. У нас все вышло. Мы можем быть вместе, можем помириться. Леша, я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю.

Я захожусь громким плачем и сквозь пелену слез замечаю, как дергается его кадык. Я уже настолько крепко вцепилась в рукав толстовки, что насквозь проткнула ее ногтями, и они впились в мою ладонь.

Леша кладет руку мне на затылок и притягивает к себе. Касается губами лба, оставляя легкий поцелуй.

— Прощай, малыш. Я верю, что у тебя все будет хорошо. Не сомневайся никогда в себе. Ставь цель и иди к ней. Помни: пока тебе тяжело — ты идешь в гору, поэтому ни в коем случае не сдавайся, слышишь? Никогда и ни при каких обстоятельствах не сдавайся, и ты всего добьешься, у тебя все получится. Обещаешь мне?

Я на автомате киваю головой, даже не в полной мере осознавая услышанные слова. Леша аккуратно высвобождает руку из моего захвата, разворачивается и быстро направляется на выход из парка. Я смотрю на его удаляющуюся спину, пока она полностью не скрывается из поля зрения. Как только сильная мужская фигура в серой толстовке исчезает, я накрываю рот рукой и сгибаюсь пополам.

— Девушка, вам плохо? — ко мне тут же кто-то подбегает.

Моя жизнь только что оборвалась.

Три месяца спустя

— Алекс, ну что ты снова скис? — Шон пихает меня ногой в колено и выпускает изо рта кольца дыма.

Очередная студенческая тусовка в кампусе. Мы сидим на первом этаже двухэтажного домика, который делят восемь парней с моего потока. Повсюду разбросаны банки пива, чипсы, попкорн. Несколько вконец пьяных и обкуренных парочек, не стесняясь никого вокруг, сосутся по углам. Шон, развалившись в кресле, затягивается косячком и протягивает его мне.

— Держи, тебе надо расслабиться.

— Не хочу.

Я скрещиваю на груди руки, давая приятелю понять, что не буду принимать от него папиросу.

— Что ты как депрессивная телка во время месячных? Выпей хотя бы! — указывает головой на журнальный столик, на котором стоят бутылки с алкоголем.

Я молча встаю и выхожу из дома на крыльцо. Ночные сумерки уже опустились на кампус Гарварда. Бостон — город на севере, и в ноябре тут достаточно холодно. Но после обкуренной гостиной приятно вдохнуть морозного воздуха.

— Тебе не холодно? — слышится сзади женский голос.

Я оборачиваюсь. Рэйчел — та самая Рэйчел Брайт из Чикаго, с которой у меня был короткий роман в одну из поездок в летнюю школу Гарварда — подходит ко мне, застегивая куртку на молнию. Она тоже поступила, как и большинство из тех, кто ездил в летние школы этого вуза.

— Нет, нормально.

Рэйч приваливается бедром к перилам и лукаво смотрит на меня из-под отстриженной челки.

— Ты сильно изменился за эти годы.

— Разве?

Она кивает.

— Да, я помню тогда в летней школе ты был главным заводилой на всех тусовках, а сейчас похоже, что они тебя тяготят.

— Так и есть.

— Зачем тогда ходишь на них?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Все ходят, и я хожу. Надо же как-то занимать свободные вечера.

— У тебя точно все хорошо?

— Да. Почему ты спрашиваешь?

Рэйчел отрывается от перил и делает пару шагов ко мне. Становится почти вплотную и заглядывает в глаза.

— Прошло три года, а как будто тридцать лет! Я не узнаю тебя, Алекс! Ты был веселым и беззаботным, много шутил, придумывал всякие активности для нашей компании. А сейчас ты совсем другой! Ты как будто замкнут в себе. — Секунду медлит. — У тебя кто-то умер?

— Нет, к счастью! — издаю легкий смешок.

— В чем тогда дело?