– Дай мне подумать.

– Ага, как скажешь. Возьми счет, – ощетинился он.

До той поры мне ни разу не приходилось оплачивать трапезы в компании Чарли. Доставая кредитную карточку, я ощущал, как язвит меня его досада. Наш ленч закончился внезапно, нетипичными трениями.

Неделю спустя он практически забыл обо всем. Сэм и Чарли пригласили меня на рождественский обед, и вопрос о слиянии сил больше не всплывал. Насколько я знаю, о моих тайных страхах он не обмолвился никому ни словом. Он никогда не предавал меня. Он просто платил за всех, включая и меня, чтобы праздник жизни продолжался.

* * *

– Конечно, мы говорили о делах, – сообщил я Фитцсиммонсу. – Но я ни разу не рекомендовал его ни одному из клиентов.

– Сдается мне, странно это, – заметил здоровяк полным скептицизма голосом.

– Это потому что вы коп, – парировал я. – Я не могу рекомендовать финансовых управляющих, если фирма не дала добро. А то внутренний контроль будет ссать кипятком.

– А откуда он узнает?

– Не важно. Риск не оправдывается.

– Почему это? – поинтересовался он.

– У СКК нет соглашения о доле в вознаграждении с «Келемен Груп». Мне бы не заплатили.

– Это поймет любой, – сухо заметил Фитцсиммонс.

– А с чего это вы спрашиваете меня насчет рефералов?

– Нам нужно понять его финансовые завязки, – пояснил офицер.

– Мне тоже, – не подумав, от всей души ляпнул я.

– В каком это смысле?

Тут раздался звонок у меня на второй линии.

– Если у вас больше ничего нет, офицер… – На этом я оборвался, не проронив больше ни слова и чувствуя себя полнейшей жопой. Послание было вполне ясным.

Вали с моего телефона.

– Мы еще свяжемся, – пообещал Фитцсиммонс и дал отбой.

Я тут же пожалел, что не сказал ему о ноутбуке Чарли, стоящем у меня на столе. Но наша беседа, воспоминание о ленче в «Вирджилс» навели меня на совсем другую мысль.

Я напечатал в диалоговом окне «Винды» «угодники». Не сработало. Впрочем, когда я перешел на единственное число и напечатал «угодник», «Винда» открылась, начав тягомотину процедуры загрузки. Я с огромным трудом сдержался, чтобы не испустить ликующий клич в уши Гэбби, администраторши ОФЛ, висевшей у меня на второй линии.

– Гроув, – сказала она, – тут вас пришел повидать мистер Кранч.

– Кранч? Скажите ему, что я сейчас выйду.

– Не выйдет, – ответила она.

– Есть проблемы? – осведомился я.

– Смотря, насколько вы хорошо с ним знакомы, – сообщила она. – Он уже пошел.

Интересно, не хватился ли он своих денег.

Со временем Уолл-стрит стала более толерантна к гомосексуалистам. Впрочем, в ранние годы мачизма терпимость не могла и на порог ступить. На каждый шаг вперед приходилось два шага назад. Уйма финансовых ублюдков, верша свое ремесло, увековечивали предрассудки. «Содомиты, пидоры, жополазы» – нападки на геев некогда были тошнотворным оплотом нашей культуры.

В последнее время обороты набирает терпимость. Большинство фирм устраивают семинары по толерантности и просветительский рекрутинг. СКК и все инвестиционные банки направляют людей проводить беседы в ведущих бизнес-школах всякий раз, когда там устраивают симпозиумы геев. Усилия вроде бы приносят плоды. В некоторых конторах «не вписываться» практически означает «прописаться».

Несмотря на все эти успехи, я что-то сомневаюсь, чтобы моя отрасль хоть когда-нибудь стала общенациональным образчиком широты воззрений. Наш негласный уговор несколько выходит за рамки «не спрашивай, не говори». Спрашивать можно. Можно говорить. А вот показать – кранты карьере. К женственным манерам Уолл-стрит проявляет абсолютную нетерпимость.

Посему описывать дебют Кранча в ОФЛ как просто эффектный было бы колоссальной ошибкой. В то утро вторника, в обстановке власти и денег, подчеркнутой кожаной обивкой и панелей из тигрового клена, все брокеры в зале заседаний без изъятия вытаращили глаза. Пока парикмахер «вальсировал» к моей команде, на него была устремлена каждая пара глаз.

Расслабив кисти, полусогнув локти, Кранч покачивал бедрами в ритме бум-бум-чика-бум, обычно требующем высоких каблуков. На нем были обтягивающие джинсы – черные, наверное «Дольче и Габбана». На его розовой майке спереди красовалась надпись «Кто твой папочка?». Уверенный, чертовски уверенный в себе Кранч привлекал внимание и игнорировал мнения. Он пребывал на подмостках, наслаждаясь взглядами и явно намереваясь удержать их подольше. В левой руке он сжимал красную папку.

* * *

Кранч – урожденный Мэрион Майкл Моррисон в честь настоящего имени Джона Уэйна. В тот момент его родители хотели воздать дань обожаемому Герцогу и стрельбе навскидку. Они и думать не думали, что однажды их сын станет настоящим Джоном Уэйном в жизни в качестве члена элитного армейского спецподразделения «Дельта».

Демобилизовавшись, Мэрион Майкл Моррисон отрастил густой черный конский хвост и официально изменил имя. Встречаясь с людьми впервые, он частенько повторяет одну и ту же вступительную строку: «Зовите меня Кранч. Достаточно одного имени. Это как Шер или Мадонна».

О том, что Кранч некогда зарабатывал на жизнь, перерезая глотки на Ближнем Востоке, говорили только его фирменные армейские ботинки и татуировка 101-го воздушно-десантного. Теперь Кранч демонстрировал жидкие тонкие прядки, уцелевшие в войне с лысиной за господство над скальпом, ниспадающие шелковистой гривкой. Мышино-бурый цвет локонов он заменил на солнечно-яркий. Каждый лязг ножниц и прикосновение расчески для него священнодействие. В своей сети из трех салонов он создает самые элегантные прически в мире. По работе под началом этого мастера воздыхает каждый амбициозный парикмахер в Нью-Йорке.

Со временем непреклонная армейская выправка Кранча уступила место экстравагантности гринвич-виллиджского голубого. Кранч с каждым накоротке. Он будто скользит по жизни, выставляя бедра и брюшной пресс с гейской беззаботностью, отринув все тревоги. Истина где-то там. Кранч страдает от разбитого сердца с такой же регулярностью, с какой посетительницы его салонов эпилируют линию бикини. Каждый роман порождает новые бездны страданий и меланхолии. Вот тут-то на сцену и выходит Чарли.

Кранч поведал Чарли обо всем. Стилист расписывал все свои знойные встречи и расставания с мелодраматичностью дневной мыльной оперы. А Чарли терпеливо выслушивал истории, все до последней кончавшиеся тем же самым. «Мой партнер меня покинул».

* * *

На всем ходу промчавшись мимо моей протянутой руки, не выпуская красной папки, Кранч поприветствовал меня теплым объятием. Смачно чмокнул губами, обменявшись с Энни прикосновениями обеих щек на европейский манер. Хлоя, поглощенная беседой где-то в недрах своих циклопических наушников, легонько помахала в знак приветствия. Но Кранч этим не удовольствовался. Оттянув левый аудиотазик от ее головы, он что-то шепнул ей на ухо. И когда вернул наушник на место, Хлоя залилась пунцовым румянцем.