Мартин оставил мой разум. Никаких руин и жертв, чтобы сделать тьму еще гуще. Правда, его терпеливый братец-Гипнос всё еще не унимался. Присылал розы. Не один-два букетика, а штук шесть. В каждом — цветков по пятьдесят. Мама принимала за меня веники. Всё переживала, что в отношениях с женишком случился разлад.

«Не упусти Дэна. Он горячий!» — слова Зоуи. Если переиначить на возрастной прагматичный мамин лад: «Не упусти богатого ухажёра. С ним ты будешь обеспечена». Что-что, а это правда. Келли щедр, как никто. Только вот цветы лежали на полу, не удостоившиеся чести быть поставленными в воду. Мне нравилось смотреть, как они увядают на детском розовом ковре.

Никакой больше магии. Исчерпано. Вместо нее — размотанная черная блестящая лента, которую Эндрю Вульф утром после попойки мудро выбросил в помойное ведро. Понятный, простой мир. Но!

Яблоко! Плод примирения после раздора[60]. Никто, кроме Роба, не мог его оставить. Он один знал, что это часть моего диетического питания. Таким причудливым образом горделивый братец Гипноса и Танатоса пытался извиниться. Снизошел-таки до никчемной дурочки. Значит, думал, переживал. Честно, не ожидала. Я уже почти вычеркнула его из жизни. Вспоминала изредка, в основном, тот его прикид и сцену обхаживания проституткой. Намеренно удаляла всё хорошее. Яблоко-яблоком, но что дальше-то? Он всерьез считал, что я прибегу, раз безбашенная?! Вот уж дудки!

Откусила от «плода примирения». Тут меня осенило! Раз он спустился с дурацкого Олимпа, значит, наверняка наблюдает. Прислушалась к ощущениям. Я чувствовала нечто схожее тогда, с Мартином. Только иначе. От присутствия бога смерти веяло чем-то звериным, суровым. Этого не объяснить. Так же, как и то, что исходило от Камарро Гипноса, когда тот следил, сидя в шикарном салоне своей любимицы. Удушливо-терпкий запах паутины.

Легкий вечерний ветер пробежался по волосам и лицу, когда я жевала кусок сладкого сочного яблока. Этот ветер дул со стороны центрального въезда. Терялся где-то в зелени кустов и деревьев.

Нет, я не могла, просто не могла отмотать всё назад, как чертову пленку! Паук Келли собирался раскрыть карты. Вне зависимости от того, узнал бы Роб о моей роли в той гнусности или нет, в итоге он винил бы меня за приглашение на бесовской бал. За невольное или преднамеренное участие в уничтожении его будущего. Он корил бы за то, что я имела отношения с Келли. Нездоровые отношения. Наверняка Роб думал, что я сплю с пауком. Вздрогнув, поморщилась и кинула яблоко как можно дальше, давая богу понять, что не хочу встреч с ним.

Следующий вечер и примерно то же время, около десяти. Новый дар — автобиографическая книга о волевой, смелой женщине. О Мамаше Джонс, Мэрри Джонс Харрис. Намек на то, что он признает женскую силу и принимает мой крутой нрав. Отличный подарок! Со смыслом, очень ценный. Не те покупные штуки Эйдена с доставкой курьером до двери. Его эти цветы, цацки, наряды. Совсем не то. Оказывается, братец Гипноса мог проявить куда большую фантазию. Какое-то камерное внимание, без излишеств. С этим даром моя сила начала возвращаться. Я не могла не принять его дар. Мне хотелось еще.

Час прихода Эфира на третий вечер. Он принес маки. Маки! Мурашки по спине! Цветы подругам нечасто дарят. Да еще и такие редкие. Роб оказывал знак внимания уже как девушке. Он двигался последовательно, шаг за шагом. Яблоко — извинение через проявленную заботу. Книга — комплимент и признание достоинств. И цветы — объяснение в чувствах?

Я еще злилась. Вовсе не из-за короткой интимной связи с эскортницей Зоуи. То, что у них был секс, почти не было сомнений. Его поведение в тот вечер — вот что бесило. Неистовая жажда куража, ради томлений бога…

Случайное знакомство с чуваком по имени Стэнли. Он подкатил около магазина спиртного двумя днями ранее. Эндрю в тот момент покупал водку и сок для коктейлей «Отвертка»[61].

Чтобы разжиться наличкой, с ловкостью подпольщика-контрабандиста я загнала туфли Версаче той самой Надин. Лидеру бабьего стада и дочурке местной мелкой знати. Заявилась прямо к ней порог. Судя по виду, она перепугалась неожиданному визиту до чертиков.

— Здравствуй, красота моя! — начала я.

Она немного расслабилась. «Красота моя» — так мы все шестеро обращались друг к дружке в компании. Наверное, Надин решила, что получает извинения, когда я протянула ей красивую коробку.

— Спасибо, — пискнула она, приняв дорогое подношение.

С улыбочкой и сверкающими глазами прожжённого материалиста открыла коробку и сказала, мол, туфли потрясающие.

— Отлично! Пятьдесят баксов — и они твои. Не подделка. Зуб даю! — быстро проговорила, чтобы та не успела опомниться.

Надин заморгала, недоверчиво отклячив нижнюю губу.

— Чо? Разонравились? Ну, окей, толкну с распродажи, — попыталась забрать «подношение».

Надин не из особо-то горделивой породы. Никакой принципиальности. Только бабки, шмотки и желание заполучить кого побогаче и покруче. В зрачках — знаки доллара. Она знала реальную цену туфлям.

— Стой-стой, Франк! — Надин внимательно осмотрела обувь, поняла — новьё. — Ладно, жди тут.

«Жди». Конечно! Не уж-то она предложила бы зайти на чашечку кофе. Мне нравилась роль дельца-барыги то ли краденным, то ли доставшимся нахаляву. Оделась соответственно: бейсболка, темная толстовка, накинутый на голову капюшон. Приспущенные широкие штаны с накладными карманами — вещь, в которой папа ходил на охоту. Идеально чистые, белые кроссовки унисекс, в контраст верху. Будто снятые с дурачка в темной подворотне. Или как свидетельство ограбления обувного отдела торгового центра.

— Вот. — Она протянула пять купюр по десять баксов.

Сущая мелочь для нее. Я небрежно запихала кэш в карман папиных штанов.

— Носи на здоровье, красота!

Развернулась, чтобы побыстрее слинять. От ее вида меня выворачивало наизнанку. Я подозревала, что она не упустит шанс кинуть какую-нибудь высокомерную фразочку.

— Мэйси, у тебя проблемы? — с напускной заботой проскрипела она.

Я медленно повернулась. Сделала шаг. Она шарахнулась.

— Еще какие, красотуля. Что? Хочешь выручить по старой дружбе?

Она не поняла подкол. Кто б сомневался.

— Ну, не знаю, Мэй. — Надин горделиво выпрямилась, расправила плечи. Состроила томную, безучастную гримасу. — Ты какая-то злая с некоторых пор… Папа говорит, что «Мэйси Франк пошла не по той дорожке».

Моя едкая усмешка. Жалкая дура без собственного мнения. Она всегда ссылалась на слова надменных родителей. Транслировала снобизм людей, которые за всю жизнь не ударили палец о палец. Жили за счет достижений мотивированных трудолюбивых предков. Легкие деньги. Трастовые фонды.

— И что? Если кто-то встал «не на ту дорожку», то и помочь грешно?

— Нет, ну… Если у тебя правда проблемы, то да, конечно.

Боже! Эта лицемерка знала, что