Из-за холода он щеголял в фуфайке из искусственного медвежьего меха и в стеганой куртке с алюминизированным покрытием, блестевшей всеми огнями, а джинсы его были явно скроены на молодого слона, хоть тот их, конечно, носить бы отказался. Но главное, на ногах у него красовалась так называемая «спортивная» обувь известной марки, с лампочками, мигавшими на каждом шагу. Будто сойдя прямо с картинки продвинутого журнала мод, он, казалось, готовился к запуску в межзвездное пространство какого-нибудь телесериала для упертых подростков. Или же это был рэпер, недавно выведенный на орбиту славы ракетой с солидным запасом горючего и теперь ожидавший преклонения обожателей в храме своего культа, между Шестой и Девятой авеню. Полуобернувшись к соседу, он злобно изрыгнул с резким выговором Квинса нечто, при буквальном воспроизведении звучавшее примерно так:

— Эй ты, урод, дерьмом, что ли, зенки залил? Кончай мне копыта топтать!

Было 23.54. На Таймс-сквер толпилось около миллиона ньюйоркцев и приезжих. Все ожидали наступления Нового года и фейерверка, который должен был начаться с двенадцатым ударом.

— Да не трогал я твои говнодавы, — надменно ответил мужчина лет сорока, стоявший под руку с супругой. Он был облачен в длинное пальто и фетровую шляпу — отличительный признак несомненного угнетателя.

— Я что, не чувствовал? Колеса мне изгадить хотел!

— Что ты мог почувствовать? — возразил тот с презрением. — У тебя вся твоя обезьянья шкура еще дурью засыпана…

Панк окончательно развернулся и сграбастал своего собеседника за грудки.

— Стив! — крикнула супруга. — Пошли отсюда!

— Что ты сказал? Что у меня дурь на обезьяньей шкуре? — прорычал панк, дергая за отвороты пальто.

— Отвяжись, шимпанзе! Совсем спятил, ей-богу!

Панк сделал знак своим дружкам, насторожившимся уже при первых его воплях. Те приблизились — трое парней странной наружности, недвусмысленно отражавшей их представления о мужественности и соблюдении приличий. Они схватили человека в пальто, и панк врезал ему кулаком по печени. Жертва охнула и осела, но подручные хулигана не дали мужчине упасть. Панк приготовился еще раз ударить задевшего его драгоценные кроссовки.

— И все это из-за башмаков? — удивился какой-то человек не без возмущения.

Прозвучал предпоследний удар полуночи.

— А ты заткнись, коли зубы дороги! — завопил панк со звериной ненавистью.

Незнакомец положил ему руку на грудь и оттолкнул. Рот панка скривился — сначала от бешенства, потом — оторопи.

Прозвучал двенадцатый удар. Толпа разразилась ликующими криками. Люди обнимались. Как же — еще один шаг к могиле или урне для праха!

Панк вдруг оказался в каком-то дерюжном рубище, стоя босыми ногами на мокром тротуаре. И без очков.

Трое его дружков ошалело переглянулись, увидев и себя в таком же наряде, и выпустили свою жертву. Незнакомец наклонился к упавшему и попытался привести его в чувство. Жена побитого мужчины, сперва тоже было оцепеневшая, неожиданно рассвирепела и острым носком своего сапожка залепила панку между ног. Тот взвыл от боли.

Никто его не слышал. Вспыхнул фейерверк, исчертив небо множеством светящихся линий, похожих на след от взмаха волшебной палочки или на траекторию горящего самолета.

Незнакомец поставил пострадавшего на ноги и прислонил к стене.

Трое подонков потащили прочь своего хнычущего от боли и ужаса вожака.

— Но… но… как… кто вы? — бормотала женщина, хлопоча вокруг своего спутника. — Эти скоты… они же чуть его не убили!..

Пострадавший постепенно приходил в себя. А придя, стал пылко благодарить своего спасителя.

— Они поделом получили этот урок, — сказал тот, прежде чем раствориться в праздничной толпе.

Спутнице побитого показалось, что с незнакомцем была женщина.

О происшествии не упомянула ни одна газета, но все же оно имело довольно шумные последствия. Внезапно очутившись посреди холодного зимнего Нью-Йорка в каком-то дерюжном балахоне и босиком, без документов, без денег, без телефона, без ключей от машины и квартиры, панк Велвет Снейк, певец по роду занятий — если можно это так назвать, — был вынужден добираться пешком через сто одиннадцать кварталов в некий гарлемский бар «Силк», где у него и у троих его подельников были приятели. В новогоднюю ночь заведение, конечно, было набито битком. Появление босоногого квартета необычайно развеселило всех, кроме самих прибывших.

— Глянь, а волхвы-то малость припозднились!

— Какие это волхвы, их же четверо. Это внуки «Четырех Придурков»![45]

Хохот и насмешки лишь увеличили раздражение продрогшей четверки, и без того уже не в себе от бешенства и недоумения. К тому же у панка пропало восемь пакетиков чистейшего кокаина, лежавшие в кармане его куртки, две тысячи долларов наличными, записная книжка с адресами и ключи от «порше». Не говоря об остальном: о светящихся башмаках, очках от Армани, исполосованных джинсах, золотой зажигалке от Картье, бумажнике из белой крокодиловой кожи и кредитных карточках в нем. А главное, — о его самолюбии.

— Где это вы нарыли такие прикиды?

Пренебрегая — и не без основания — ответом, Велвет Снейк пошел звонить своей нынешней подружке Мини, чтобы та ему привезла, и как можно скорее, во что переодеться: кальсоны там, носки, портки и всякое такое прочее. Трое его дружков сделали то же самое. Но тем временем замечания в их адрес становились все язвительнее. Когда Вузи Бир, хозяин заведения, заглянул в туалет, чтобы спросить у Велвета Снейка (урожденного Вашингтона Кафери), что же с ним такое стряслось, тот как раз проверял состояние своих половых органов и пыхтел, как дракон. Подняв глаза на Вузи Бира, закадычного приятеля, он рассказал ему все.

Вузи присвистнул.

— Man, that was dynamite!

— What dynamite?

— That stuff you took!

— I did'na take no stuff, Woozzie! That was for real![46]

Оба пристально уставились друг на друга. Вузи Бир выискивал своими карими глазами в розовых прожилках следы кокаина, который, по его мнению, Велвет Снейк употребил, а тот силой своего налитого кровью взгляда старался его разубедить.

— Ask Berni![47]— воскликнул Велвет Снейк.

В самом деле, к ним как раз подошел, застегивая черные шелковые штаны, Верни в майке из «люминекса» — оптического волокна, светившегося с помощью микробатарейки. Он выглядел в ней как японский фонарик.