пару шагов он просит сделать передышку. Я с радостью сажусь и вытягиваю ногу, чтобы немного унять боль. Пайк не перестает опираться о меня. Я говорю себе, это потому, что у него сломана нога и нет сил сидеть прямо. Как бы там ни было, мне нравится, что он так близко.

– Почему ты не можешь вылечить мне ногу? Зачем ждать? – спрашивает Пайк, не глядя на меня.

– Хочешь, чтобы я применила больше магии?

– Нет. Хочу понять, почему ты не исцелишь перелом?

Я вздыхаю. Пайк опирается на меня сильнее, словно вопрос отнял у него силы.

– Магия действует по-другому. Она неотъемлемая часть мира, его продолжение. Она работает вместе с медициной, знаниями и опытом. Магия чтит природу и работает вместе с ней; она не может создать что-то из ничего или разрушить что-то уже существующее. Она действует в границах законов природы.

Пайк молчит. Понял ли он мои слова или посчитал их смешными?

Он опускает голову.

– Не может разрушить существующее. Например, рак. Магия не может разрушить раковые клетки.

Внутри у меня все болезненно сжимается. Я медленно качаю головой.

– Нет. Магия способна облегчить страдания. Укрепить здоровые клетки для борьбы с болезнью. Она может питать и защищать их от побочных эффектов агрессивного лечения. Но магия не уничтожила бы болезнь, нет.

– То есть у Лео не было шанса? – сквозь стиснутые зубы спрашивает Пайк. Его голос звучит хрипло. – Мошенница лгала с самого начала? Даже если бы мы нашли деньги, никакая магия не смогла бы его спасти?

Слезы выступают у меня на глазах, и я быстро смахиваю их.

– Нет. Одна магия не спасла бы его, но возможно вместе с лечением, да.

Пайк судорожно вдыхает. Его плечи сотрясаются, из горла вырывается сдавленный всхлип. Я хочу крепче обнять его, дать отдохнуть, но не смею шелохнуться – боюсь, что Пайк вспомнит к кому прикасается и отшатнется от меня.

Как бы сильно ни хотела утешить его, не могу. Я прокляла его. Написала жестокое заклятие, которое он не заслуживал, и упустила его. И вот мы сидим в овраге, у Пайка сломана нога, у совы разорвана артерия, а я, как и три дня назад, не могу ничего сделать.

Пайк имеет полное право отшатываться от меня и вздрагивать, когда я придвигаюсь ближе; отворачиваться от меня, когда я говорю, что мне не все равно.

В овраге мы сидим долго. Над головой стелется туман. В каплях дождя на камнях отражается лес.

– Нужно идти, – говорю я.

Макгаффин меня ждет. Он лежит на том же месте, но все может измениться за одно мгновение, и, если буду сидеть в овраге, не смогу ему помочь.

Пайк хватается за сломанную ногу, а я подхватываю его под руки, и мы медленно взбираемся по склону. Первые шаги я считаю вслух, но потом мы ловим ритм и двигаемся молча. Когда мы добираемся до вершины, с нас градом льется пот и мы едва дышим. Пайк прислоняется к дереву. Мои живот и грудь обдает холодным воздухом, потому что он больше не согревает меня своим теплом. Он делает глоток воды, а я запускаю руки в волосы и расхаживаю вокруг, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Сова. Нужно идти к сове.

Моя магия дарит Макгаффину минуты жизни, но этого не хватит, чтобы донести его до лагеря, не говоря уже о заповеднике. К тому же много времени я потратила на помощь Пайку. Все пошло не так. Мне хочется вопить, плакать и кричать, обвинить Пайка в том, что он упал в овраг, но я не могу. Во всем виновата я, и с этим мне придется жить до конца дней.

– Я пойду за совой, – говорю, подходя к Пайку. – Принесу Макгаффина, и мы попробуем вернуться к лагерю.

– Возьми коробки из моего рюкзака. – Пайк наклоняется вперед. – Там ему будет удобнее.

– Спасибо. – Достаю коробки. – Давай сначала посмотрю твою ногу.

Пайк сидит у дерева, отвернувшись от меня. Я проверяю повязку на его ноге. Кровь больше не течет, и шина держится хорошо.

– Очень больно? – спрашиваю, осторожно ощупывая ногу.

– Терпимо, – отвечает он, вглядываясь в туман.

– Если больно, скажи. Я помогу.

– Сказал же, все нормально.

Пайк потирает ногу и смотрит на меня, но лучше бы я не видела его взгляда. Пайк никогда не примет меня такой, какая я есть. В его глазах горит ненависть, которую не потушила бы и любовь.

Грань между любовью и ненавистью тонка, как лист бумаги, и остра как лезвие, и мы с ним оказываемся на стороне ненависти. Может, этому суждено было случиться, но почему тогда мне кажется, будто я потеряла что-то хорошее.

– Поешь пока.

Достаю из кармана батончик, не вспомнив сразу о той шутке. Но Пайк смотрит на него так, что у меня в голове вспыхивают воспоминания. Боль в груди становится сильнее. Я закрываю глаза, чтобы Пайк не увидел, как мне больно.

– Поешь. – Протягиваю ему батончик. – Я скоро вернусь.

Я ухожу как можно скорее, не оглядываясь на Пайка. В чаще туманно и серо, земля влажная и мягкая. По телу бегут мурашки, а холодный воздух касается кожи под порванной рубашкой.

Я бегу по магическому следу. Как же мне хочется вернуться к Макгаффину. Чувствую себя ужасно – я бросила его одного посреди леса. Пробираюсь через густые кусты ежевики и вдруг замечаю свою бейсболку, там, где ее и оставила.

Еще шаг, и показывается Макгаффин, а над ним угрожающе нависает койот.

Мое сердце ухает в пятки. Я замираю, чтобы не спугнуть хищника. Какая же я идиотка! Ну почему я не положила совуна на дерево или в дупло, чтобы его никто не тронул? С койотом все в порядке, а значит он пока не трогал Макгаффина.

– Прости, что ушла, – шепчу я.

Надеюсь, он знает, как мне жаль. Поворачиваюсь к койоту.

– Нет, – твердо говорю, глядя ему в глаза. – Уходи отсюда.

Койот не двигается и тихо рычит. Что-то внутри у меня обрывается. Я не призываю магию и не пытаюсь мягко отвести зверя от птицы. Я громко кричу, машу руками и бросаюсь к койоту.

Кажется, хищник сейчас кинется и разорвет меня в клочья, но койот разворачивается и бежит прочь, виляя между деревьями и валунами, а потом скрывается из виду.

Я падаю на землю. Макгаффин смотрит на меня. Он устал. Его взгляд тяжелый и остекленевший, но он рад меня видеть. Не верится, как сильно я привязалась к этому совуну после всех его выходок, но сейчас готова все отдать, лишь бы помочь