иной степени в своей жизни намеренно причиняют себе боль. Для кого-то это порезы, для кого-то – БДСМ, а во многих случаях алкоголь или чрезмерное употребление наркотиков – тоже самоповреждение. Кажется, что боль – табуированная радость, которая напоминает нам о том, что мы одновременно хрупкие и сильные, и это делает нас живыми. Я думаю, что то, что действительно определяет, является ли процесс самоповреждения нездоровым или безобидным, – намерение и уровень контроля над ним.

Но где именно находится эта грань? Чтобы выяснить это, я поговорила с доктором Хане Маунгом, философом медицины и бывшим психиатром, о различии между нездоровым и безобидным. Очевидно, что в отдельных случаях ясно, к какому концу спектра относится то или иное действие. Острый соус? Отлично. Катастрофическая булимия? Ненормально. Но где определяющие критерии для мутной середины? Временами все это кажется слишком близким, слишком опасным. Как мы узнаем, что нормально?

– Почему это именно психическая или психиатрическая проблема, в отличие от других видов проблем в жизни… или нормального человеческого разнообразия? – размышляет доктор Маунг, задумчиво повторяя мой вопрос. Он говорит, что исторически теоретики предполагали, что на вопрос, является ли нечто расстройством (или проблемой), можно ответить точно и научно. Этакая определенная линия на песке. Однако, по его словам, более современные философы выступают против этого понятия. – Вместо этого мы утверждаем, что определение расстройства также зависит от ценностных суждений, таких как суждение о том, связано ли это состояние с нежелательными страданиями, мешает ли оно целям и желаниям человека, и идей о том, как лучше решать такие проблемы.

Причиняет ли это состояние страдания? Вредит ли оно вам? Какую роль это действие играет в вашей жизни и как вы к нему относитесь?

Как и Анна, Дэн Блок – артист сайд-шоу, или, говоря простым языком, причиняет себе боль в развлекательной форме за деньги. В индустрии он известен своим редким исполнением блокхеда: он вбивает себе в лицо гвоздь, а затем при помощи электрошокера пускает по нему ток. Дэн знает, что я любитель ужасов, и в красках отвечает на все мои вопросы о том, как он может просунуть эндоскопическую камеру через свое лицо (ответ: он расширил носовые проходы с помощью все более крупных гвоздей), в чем хитрость защелкивания мышеловки на языке (ее нет, но вы не должны делать это более трех раз в час, иначе ваш язык станет совсем огромным и уродливым) и как потушить бутановую горелку языком (из соображений ответственности я не собираюсь рассказывать вам, как это делается).

Как и у Анны, отношения Дэна с болью превратились из разрушительных и опасных в безвредные. Если раньше он использовал трюки в шоу, чтобы узаконить и спрятать природу своего членовредительства, безрассудно обращаясь со своим телом под прикрытием работы, то теперь это больше не похоже на разрушение. Он не причиняет себе боль, чтобы онеметь, как раньше. Что же изменилось?

Терапия, сказал он. И то, что он завел собаку.

Что он теперь получает от боли?

– Выброс эндорфинов! – смеется он. – Сейчас боль по сравнению с радостью и удивлением [зрителей] обычно уходит на второй план.

Дэн и Анна вызывают у меня вопросы, потому что, хотя способы преодоления боли у них изменились, они все равно ее преодолевают. Раньше самоповреждение, будь то публичное или частное, несло в себе опасный груз, одержимость, необходимость, но теперь они совершают подвиги боли, в которых заметно отсутствуют отчаяние и безысходность прежних болезненных действий. Для меня это похоже на скользкую дорожку.

Но разве это не так? То, что некоторые люди могут довести акт мазохизма до пагубных последствий, только чтобы потом остановиться и отступить, тем самым развивая управляемые, приятные отношения с болью, не является доказательством того, что каждый может совершить подобное. Для многих людей, как я полагаю, такой исход был бы небезопасен. Мне просто интересно, как много людей, с которыми я общалась в процессе написания этой книги, поступали именно так, в том числе и я: сидели в своем собственном маленьком уголке на этом скользком склоне. Для меня это выглядит так, как будто намеренное причинение боли не является единственным корнем проблемы, а скорее контекст этого действия и эмоциональный резонанс, который оно вызывает, определяют относительное здоровье и приемлемость каждого конкретного случая намеренного причинения боли. Кое-что о разнице между стремлением причинить вред и стремлением причинить боль.

– Меня никогда не беспокоили и не смущали самоповреждения, – пишет Дэриен Кроссли, художница и мой близкий друг. У Дэриен привлекательная внешность и искреннее обаяние херувима. – Я понимала, что это социально неприемлемо. Пока я могла, я хранила это в тайне, не потому, что мне было стыдно, а потому, что это было мое личное дело.

Позже, после того как ее положили в больницу для лечения расстройства пищевого поведения, консультанты, как бы вскользь, признали ее самоповреждение проблемой.

Отношения Дэриен с самоповреждением начались, когда ей было тринадцать лет, и преследовали ее и после совершеннолетия.

– Я была тревожным ребенком. Определенно, я была очень тревожной, очень чувствительной, склонной к перфекционизму и магическому мышлению. Навязчивые мысли вызывали у меня тревогу, но в юности у меня не было возможности обратиться за поддержкой. Я не чувствовала, что взрослые в моей жизни могли бы поддержать меня, и я совсем не знала, как поговорить с ними об этом. – Она описывает некий внутренний хаос, который был таким всеобъемлющим и спутывающим все на свете. – В моем сознании всегда было много потребности в движении и выплеске энергии, и я очень старалась, чтобы все выглядело гладко.

Порезы Дэриен тоже возникли из-за ее нестабильного внутреннего состояния.

– У меня внутри была сплошная тьма! Моя жизнь дома была беспорядочной, половое созревание было таким же хаотичным (очень!), и в первый раз, когда я порезала себя, мне было просто любопытно посмотреть, смогу ли я. Это действительно противоречит всем нашим инстинктам самосохранения – резать себя. По факту это глубокий акт насилия над собой. И хотя в середине 2000-х годов тренд на самоповреждение как бы смутно присутствовал в культурном сознании, но информации об этом в то время было не так много; тогда же мне исполнилось тринадцать, и я экспериментировала с контролем над своим телом, и, честно говоря, я чувствовала, что открыла в себе сверхспособности. Зная, что я могу порезать себя, я ощущала себя сильной: моим тайным талантом была способность бросать вызов природе и выдерживать боль.

В школе за Дэриен никто не следил, что давало ей возможность уединиться, чтобы заниматься самоповреждением, которое она использовала, чтобы справиться с тревогой.

– Порезав себя, я могла направить свои переживания на что-то