некоторых болезненных действиях, которые захватывают и вызывают острые ощущения, но в итоге не приносят вреда. Можно сделать вывод, что работа над исцелением моей травмы и восстановлением моих отношений с самой собой отделяет мое желание боли от желания причинить вред.

Дэриен разделяет мои чувства.

– Раньше самоповреждение было вызвано невероятным страхом. Это мешало мне обратиться за помощью. Теперь я включаю боль в свою жизнь, но не использую ее, чтобы почувствовать себя в безопасности или продемонстрировать свою значимость. Я знаю, что существует опасная боль, и, думаю, определить, является ли она проблемой, можно только по тому, вызывает она проблемы или нет. Сейчас я спокойно отношусь к тому, что мне по-прежнему нужна боль, и я спокойно отношусь к способам, которыми я ее нахожу.

Для меня это неидеальный баланс. Я все еще переступаю черту и иногда захожу слишком далеко. Но я перестала плодить неприязнь, которая когда-то питала мои компульсии. У меня больше нет цели быть в шаге от смерти или страдать до состояния карательного отчуждения. То, что я чувствую сейчас, когда намеренно испытываю боль, не так сильно окрашено ненавистью к себе, как тогда.

Это больше похоже на игру. Приключение, испытание, игра, катарсис, восторг: это похоже на множество вещей, а раньше это была единственная сила, мотивирующая разрушение всего моего существования. Она больше не является всеобъемлющей. Я все еще получаю кайф от этого.

Я действительно жажду забвения, но теперь только чтобы почувствовать вкус жизни. Потому что сейчас я получаю больше за пределами пустоты боли, чем в ней.

Глава 7

Общественные создания

Сейчас канун Нового года, и я нахожусь в бане, в Бруклине, с Рейн. Рейн – очень забавная, красивая и терпимо относится к моим идиотским затеям; завтра она согласилась вместе со мной окунуться в океан на Кони-Айленд в рамках мероприятия Polar Bear Plunge. Завтра мы встретим 2020 год в соленой ледяной воде, что омывает пляж, раскинувшийся в тени аттракционов вне сезона; мы бросимся в море вместе с толпой идиотов-единомышленников. Но сегодня мы страдаем иначе. Сегодня мы предпочитаем огонь. А завтра будет завтра.

В бане светло, вокруг пустого холодного бассейна стоят белые пластиковые столы. Стены усеяны телевизорами, и мужчины группами, поглощая пиво и пельмени, смотрят спортивные телеканалы, Fox News или таращатся на Рейн в купальнике. В дальнем конце комнаты находится запотевшая дверь: это сауна.

На улице очень холодно, и, хотя в бане жарко, мне не терпится попасть в это пекло. Я не говорю по-русски и чувствую себя неуверенно и скованно в незнакомом месте с еще не до конца известными правилами. Я открываю дверь, и меня окружает такой горячий воздух, как будто он делает мне прием Геймлиха.

Не знаю, как выразить более точно или более вычурно: это самое жаркое помещение, где мне приходилось бывать, там было жарче, чем в любую известную мне погоду, там было так жарко, что я не была уверена, что это безопасно. Но я все равно зашла внутрь. Там есть люди, сидящие на жаре у углей, спокойные, с красными лицами, в маленьких белых шапочках. Мы с Рейн забираемся на высокую скамью и начинаем париться. Я привыкла к скромным парилками в моем местном YMCA: мягко, тепло, полно старушек на пляжных полотенцах. Понятно. Значит, вот что такое сауна.

Я сразу же ощущаю, что не могу нормально дышать. Воздух настолько горячий, что заставляет меня кашлять, и я подавляю этот позыв, делая неглубокие вдохи и заставляя утихнуть реакцию, стягивающую мне грудь. Здесь никто не кашляет. Я начинаю потеть, кровь приливает к поверхности кожи. Мой мозг похож на таймер для яиц, который плавает в кипящей воде, медленно меняя цвет и темнея по мере того, как яйцо готовится. В голове мелькают слова «денатурация белка». Устойчивая внутренняя температура 42 °C может привести к повреждению мозга у взрослых, поскольку начинают распадаться белковые соединения. Я уверена, что достигну этой мрачной отметки примерно через тридцать секунд. Но я делаю еще один неглубокий вдох, чтобы успокоиться. Никто из посетителей не паникует. Должно быть, все в порядке, верно?

Постепенно мой первоначальный ужас сменяется мрачной, потной решимостью остаться. Получить удовольствие. Но удовольствие не приходит. Я получу его позже, когда дерну за веревку, чтобы облить ледяной водой мое ярко-красное тело; когда проплыву пару кругов в бассейне с прохладной водой, которая вытянет из меня тепло, как маленький воришка; а сейчас я в бане, такой влажной и дымной, что я могу видеть только на несколько миллиметров впереди; невероятное чувство парения, легкой глупости, которое завладевает моим мозгом после нескольких чередований сауна – холодная вода – парилка – отдых.

Доказательство изнурительной жары в сауне – то, что, когда я выхожу из нее, я впервые в жизни получаю удовольствие от ледяной воды. Вообще я ненавижу холод, ненавижу холодную воду, я отношусь к категории людей-рептилий. Но эта жара – совсем другое дело. Эта жара побеждает мое сопротивление холоду. Эта жара заставляет меня желать его.

Я изо всех сил стараюсь не шевелиться, сидеть неподвижно. Рейн сидит рядом и молчит. Мне не нужно смотреть на нее, я и так понимаю, что у нее строгое, стоическое выражение лица, и не хочу, чтобы она смотрела на меня (я явно покраснела, и на лице моем страдальческая мина). Мое тело срочно хочет спасаться. У меня возникает тревога, но вокруг нас другие люди предаются этому ритуалу, и я решаю довериться процессу и переждать. Запах действительно божественный. Резкий лесной аромат сушеных дубовых веток кажется очищающим и бодрящим. (При парении нужно в том числе хлестать друг друга в сауне этими вениками из веток, но сейчас канун Нового года, и уже поздно, сегодня они не предлагают эту услугу. Жаль. Думаю, немного острой боли в спине помогло бы мне перенести жару.)

Я пытаюсь считать в тишине, обхватив голову руками, торгуясь с собой. Моя гордость диктует провести на жаре больше чем пятнадцать секунд в панике, поэтому я соглашаюсь провести несколько минут, истекая потом. Как все люди, я воспринимаю сигналы от окружающих.

Раздается русская речь, кто-то любезно переводит: просят сделать погорячее. Мы не против?

– Конечно, – говорю я.

Естественно! Что может быть приятнее, чем перевести стрелку с «Вулкана» на «поверхность Солнца»? Должно быть, я состроила рожу.

– Прикройте голову, – наставляет меня переводчик: частное замечание глупой туристке. Я заметила, что другие надели шапочки, но не поняла, зачем они нужны. Оказывается, головной убор задерживает более холодный воздух у головы. Я оборачиваю волосы тонким белым полотенцем и снова сосредоточенно