У меня оставалось всего несколько минут, возможно, даже меньше. Я не знала, как быстро подействует мандрагора. Замерев в полной неподвижности, я старалась почувствовать действие зелья. Но пока ничего не происходило. Мне хотелось ощутить нечто приятное, вспомнить что-то утешительное, но я чувствовала лишь растущую панику. Внезапно я испугалась грядущего забвения, и меня охватило отчаянное желание сохранить сознание. Что, если эти мгновения действительно последние в моей жизни? Следует ли мне покаяться в своих грехах и помолиться, на тот случай, если действие зелья окажется слишком сильным? Я дышала учащенно, во мне нарастал ужас. Я руками отталкивалась от земли, пытаясь подняться, и обнаружила, что мои пальцы запутались в прохладных, восковых листьях мальвы, которая росла на заболоченных берегах реки. Вспомнив о не выполненном обещании, я в отчаянии надергала ее корней из земли и наполнила ими корзину, в надежде, что Элнора каким-то образом найдет их там. От этих усилий я ослабела и чувствовала, что у меня все сильнее кружится голова. Оставив корзинку у ствола ивы, я взобралась на прочную ветку, вытянутую над водой. Глубокая, темная вода текла подо мной, ее журчание почти оглушило меня. У меня закружилась голова, в глазах прыгали черные искры, похожие на пепел. Потом мне показалось, что мир переворачивается, небо и вода меняются местами, снова и снова. Я цеплялась за ветку ивы, но теперь мандрагора заполнила мои вены и лишила меня сил. Глаза мои закрылись, и я почувствовала, что меня одолевает сон. Вопреки моему желанию жить, мои члены жаждали забвения.

Ветка согнулась под моей тяжестью, будто передавала меня глубокой воде, и я прошептала:

– Я иду к вам, воды смерти и жизни. Заберите меня из этого мира безумия и раздоров.

Я услышала, как чей-то голос крикнул «Офелия!» в тот момент, когда мои онемевшие руки отпустили ветку, я упала в воду, и меня поглотил мрак.

Я силилась открыть глаза, сражаясь с тяжелым грузом сна. Я смутно различала огонь в очаге, слабо освещающий неровные, обмазанные глиной стены маленькой хижины. Я лежала на грубой лежанке. Попыталась сесть и обнаружила, что мои руки и ноги мне не повинуются. Я не знала, где нахожусь. Увидела пучки растений, подвешенных к потолку для просушки, их запахи смешивались в теплом воздухе. Это было не то полуразвалившееся убежище, где мы встречались прежде с Гамлетом. До меня медленно дошло, что я нахожусь в доме у Мектильды.

Я была там не одна. Кто-то прикорнул на скамье в темном углу. Мои попытки пошевелиться разбудили его. К своему облегчению я увидела, что это Горацио. Он подошел и опустился рядом со мной на колени, на его измученном лице отражалась тревога.

– Вижу, что еще жива, – сказала я. Мой голос звучал странно, словно издалека. – Но почему я здесь? – Я ожидала, что проснусь в лесной хижине, где будет все готово к путешествию. – Горацио, что пошло не так?

– Не бойтесь; вы в безопасности. Когда я освободил вас из земли, мне потребовалась умелая помощь Мектильды.

– Откуда ты узнал об этом месте? Я всегда тайком пробиралась сюда.

Горацио улыбнулся.

– Знахарка и ее любовные зелья – не такая уж большая тайна, как считают некоторые дамы. Придворные кавалеры тоже пользуются ее снадобьями и советами.

Шаркающие шаги предупредили о появлении самой старухи, она вошла в комнату вместе с белым мастифом, который шел рядом с ней, как часовой. Знахарка посмотрела на меня пристально, но добрым взглядом глубоко посаженных глаз на морщинистом лице.

– Мандрагора вызвала такой глубокий сон, что даже я усомнилась, жива ли ты. Пока не пытайся встать.

Она подошла к очагу, чтобы помешать варево в горшке, а пес улегся у двери, повинуясь повелительному жесту хозяйки.

– Я сказал Мектильде, что отчаяние заставило вас искать смерти. Думаю, она мне не поверила. Она знает, что вы украли мандрагору, но не держит на вас зла, – шепнул мне Горацио.

Мне было стыдно, что я обманула Мектильду. Но любопытство пересилило чувство вины. Подобно человеку, уснувшему во время захватывающей сказки, мне не терпелось узнать конец этой истории.

– Расскажи, Горацио. Расскажи мне обо всем, что произошло, так как зелье начисто стерло все воспоминания из моей памяти.

И Горацио рассказал мне, как пошел вслед за мной к ручью и видел, что я выпила зелье и забралась на иву. Он рассказал, как поднял тревогу, когда я упала с ветки, а потом побежал вниз по течению и бросился в воду, чтобы перехватить мое плывущее тело.

– Вода была холодная, а течение быстрое. Ваши намокшие одежды стесняли вас, тянули под воду. Я потерял дно под ногами и чуть сам не утонул. Если бы не стражник, который услышал мои крики, мы бы оба погибли. Он приложил все силы, чтобы вытащить ваше безжизненное тело из воды. Мы вместе отнесли вас обратно в замок.

– Ох, Горацио! – воскликнула я, приподнимаясь на локтях. – Этот стражник оказался поблизости, потому что покушался на мою жизнь. Я его чуть-чуть опередила. – Я объяснила, что это был Эдмунд, мой мучитель в детстве, и описала, как он мне угрожал.

Горацио пришел в ужас, когда узнал, что за ним незаметно кто-то следил, да еще такой опасный негодяй.

– Не думай об этом, – успокоила я его. – Думай о том, что если бы тебя не оказалось рядом, он бы наверняка меня убил. Теперь рассказывай дальше.

Горацио уселся на табурет рядом с моей лежанкой, поставив локти на колени.

– Отпевание прошло быстро, так как многие подозревали, что ты покончила с собой, и, следовательно, твоя душа проклята.

– Быстрое отпевание, это очень хорошо. Длинная, официальная служба для меня бы плохо закончилась, если бы я слишком быстро очнулась, – сказала я с улыбкой. – Но имеет значение только то, что Клавдий считает меня мертвой. Он действительно так считает?

Горацио развел руками, выражая сомнение.

– Вы знаете, Офелия, все в Эльсиноре не такое, каким кажется. Гертруда плакала во время службы, и я верю, что она горевала искренне, но Клавдий не выказал ни удовлетворения, ни горя. – Горацио задумался на минуту, потом твердо покачал головой. – У него нет оснований думать, что вы живы. Он видел ваше тело, бледное от холодной воды, и был свидетелем ваших похорон.

– Как Элнора восприняла это известие? – спросила я. Она была единственной, перед кем мне было стыдно за свой обман.

– Эта женщина очень горевала. Она умастила маслами и завернула ваше тело, проливая при этом обильные слезы. Она не заподозрила, что вы всего лишь спите.

Когда действие зелья немного ослабело, мои чувства тоже освободились. При мысли о том, что Элнора горюет обо мне, я дала волю слезам. Я знала, что она вымыла мои волосы розмарином, потому что они до сих пор сохранили его запах. Она одела меня в мое любимое платье из желтого дамаска поверх нижней юбки, вышитой ее собственной рукой, это был ее последний подарок, последнее свидетельство ее доброты. Как, должно быть, болели ее косточки от этих усилий! Пока я плакала, Горацио встал и стоял поодаль от меня, у очага.