В 2013 году российский военачальник Валерий Герасимов опубликовал судьбоносную статью, где утверждал, что «в XXI веке прослеживается тенденция стирания различий между состоянием войны и мира. Войны уже не объявляются».

Пример Арабской весны 2011 года привел Герасимова к выводу, что «не-военные» средства ведения войны в будущем могут стать большей угрозой для государств, чем традиционные военные. Он рассуждал, что любой политический строй имеет критически уязвимые точки, о которых его лидеры могут не знать в силу того, что никогда не думали о них в контексте войны. При правильно подобранных инструментах и целях даже мелкие вредительства могут иметь значительные политические последствия.

В глазах широкой публики данная статья стала способом понять тактику и стратегию России в контексте кибератак и прочих недружественных шагов, предпринятых в том числе и с целью нарушить процедуры выборов в странах НАТО. «Доктрина Герасимова», как ее стали называть, помогла объяснить, зачем Россия (как кажется со стороны) прибегает к столь широкому спектру невоенных средств, таких как троллинг в соцсетях, утечки данных и «фальшивые новости», с целью разжигания гражданских и политических противоречий. Раз основанного на фактах консенсуса становится достичь все сложнее, одной из причин может быть то, что существуют некие крупные силы международного масштаба, сознательно этого добивающиеся.

Доктрина Герасимова, если ей верить, затрагивает вопросы как мирной жизни, так и войны. Коль скоро военная стратегия реализуется посредством механизмов, традиционно относимых к категории экономических или гражданских, но используемых как оружие, в сфере мирного взаимодействия тоже нарастают противостояния и неопределенность. Подобные закономерности уже сейчас можно заметить по тому, как маргинальные группировки и тролли используют публичные дискуссии как способ ведения войны, переходя на личности публичных фигур с целью опорочить или запугать их. Даже безо всякого вмешательства со стороны России в предвыборных кампаниях применяются мощные цифровые технологии, позволяющие выделить очень малые социальные группы, на которые стоит целиться, а затем мобилизовать большое число сторонников, чтобы отправить их стучаться в двери домов нужного района. Подозрения в «русской пропаганде» лишь отвлекают от того факта, что бизнес и политические партии уже незримо ткут через Facebook сеть коммуникации с тысячами различных психологических профилей. Атмосфера секретности вокруг этих новых стратегий и технологий позволяет считать, что они имеют отношение к традициям как мира, так и войны.

Для ведения войны необходимы знания, хоть и не совсем такие, к каким мы привыкли в мирное время. Факты, предоставляемые экономистами, статистиками и учеными, помогают стремиться к миру тем, что могут дать общую картину бытия, с которой все будут согласны. Вопрос истины удаляется из политической сферы, что спасает нас от того типа конфликтов, что разрывали Европу в первой половине XVII века. С данной точки зрения мы можем воспринимать факты как своего рода соглашения, гарантии, даваемые экспертами обществу и друг другу на предмет того, что их записи являются достоверными и не искажены в угоду личным или политическим предпочтениям.

На войне используются познания иного рода. В ходе боевых действий самые ценные сведения (касающиеся тактики, технологий, перемещений и т. д.) часто держатся в секрете, при этом предпринимаются сознательные усилия дезинформировать противника. Целью является победа, а не консенсус. Одной из ключевых проблем на войне является необходимость гарантировать, что критически важная информация доступна в нужное время и при этом не перехвачена. Такой роскоши, как неторопливые, рассудительные, открытые дебаты, на которых строился научный прогресс, позволить нельзя. Наука и экспертиза могут многое предложить правительству и оборонным ведомствам в военное время, но тогда, принимаясь за военные задачи, им приходится жертвовать множеством своих фундаментальных принципов. Во главу угла встает оперативность исследований и консультаций. Если война проиграна, правота уже не имеет значения.

Кроме разведданных, совершенно иную, но не менее важную роль на войне играют эмоции. Боевые действия требуют агрессивности, солидарности и веры в собственное превосходство, порой до расчеловечивания врага. На протяжении всей истории военачальники уделяли внимание не только численности и физическому состоянию своих солдат, но и их боевому духу. Соответственно, усилия по подрыву морали противника стали важным оружием любой войны. Доктрина Герасимова обращает внимание на стародавнюю истину о том, насколько ценными могут быть пропаганда и психологические атаки в деле подавления противника.

Война поднимает важность чувств до уровня, нехарактерного для мирного времени, двумя путями. Во-первых, у наших эмоций и физических ощущений появляется фундаментальное значение. Храбрость, упорство, оптимизм и агрессия – важнейший ресурс в любом сражении. У противника же сознательно провоцируют страх, боль и пессимизм. Все те вещи, которые эксперты обязуются не принимать во внимание в ходе объективного обследования явлений, становятся на войне важными инструментами. Естественные психологические процессы, которые Томас Гоббс хотел унять, – заносчивость, подозрительность, недоверие и агрессия, – возвращаются, когда общество переходит от мирной жизни к состоянию войны. Хорошо это или плохо, но война способна вызывать эмоции в степени, которую не в состоянии обеспечить коммерция и рациональные дебаты.

Во-вторых, чувства становятся источником информации, своего рода маяком, как если бы кто-то на ощупь искал путь по темной комнате. В условиях отсутствия фактов, пользующихся общим согласием, каждой из сторон приходится полагаться на сочетание собственных сведений и инстинктов. На войне информация не всегда бывает точной, а потому внутреннее чутье и прочие ощущения играют свою роль: тело становится источником ценных данных. При быстро происходящих сценариях, в особенности при участии боевой авиации, требуют развития новые технологии, такие как радар, чтобы заметить надвигающуюся угрозу, пока не слишком поздно. Дополнение человеческих органов чувств с помощью аппаратуры для распознания угроз является столь же важным приоритетом для инноваций в военной сфере, как и разработка нового вооружения.

Таким образом, предположение Герасимова о том, что грань между войной и миром размывается, имеет значительные последствия с точки зрения роли знаний и эмоций в обществе. По сути, генерал подрывает идею экспертного знания, как чего-то вне пределов сферы конфликта, ставя на ее место идею иную, в которой знание используется как оружие. Когда это происходит, факты подвергаются манипуляции с целью достижения максимального эмоционального эффекта (позитивного или негативного), а чувства становятся ценным средством ориентирования в быстро меняющейся обстановке. Самая серьезная угроза здесь состоит не в потере нами уважения к истине, а в том, что истина стала предметом политики, который не столько решает, сколько усиливает разногласия, давая ход конфликту. Именно это может быть предметом изысканий российских оборонных стратегов.