Юрий не ответил. Он был подавлен и уязвлен в лучших своих чувствах. Даже новенькая крепость, со сказочной быстротой выросшая на месте былых развалин, не радовала больше глаз и душу. Все так старались, за двоих вкалывали, а Простаков – так и за троих, не меньше. То-то местные строители так радовались да подбадривали... Ну да ладно, все-таки и для себя тоже работали, хоть и уезжать собирались. Да и не свинарник на этот раз построили... Мысли Мудрецкого переключились на сходство мышления местной администрации в Чечне и Самарской области.

– Слушай, ты мне наконец скажешь или нет: чего ж ты все-таки к моим «дедам» подходил? – безжалостно прервал размышления комендант. – У тебя что, Простаков заболел и молодых гонять некому?

– А ты пойди и своих бойцов спроси! – мстительно усмехнулся химик. – У нас с ним уговор был – до нужного срока никто знать не должен.

– Спрашивал, даже грозил – молчат, как партизаны! – Теперь настала очередь Чиркова скорчить кислую гримасу. – Ну хоть намекни, когда этот срок?

– Скоро, Игорь, скоро, – все с той же усмешкой ответил Мудрецкий. – Вот управимся со всеми делами, отдохнем малость, обживемся – а там, глядишь, недельки через две и сам все узнаешь. Потерпи. И вообще, тебя это мало касается... как и меня, впрочем. Это, знаешь ли, дело солдатское...

Срок пришел точно вовремя. Срок пришел в самом конце сентября, хмурым поздним вечером, перед самым отбоем. И вообще, он не пришел, а приехал. Мокрый от накрапывающего дождика бронетранспортер с красно-желтыми эмблемами остановился у ворот с орлом-автоматчиком, требовательно и хрипло бибикнул и после положенной процедуры узнавания и разрешения плавно подкатил к крыльцу казармы. В борту величественно распахнулся люк. Из него вылезли два сержанта редкой в этих местах чистоты и отутюженности. У одного на боку была офицерская полевая сумка, второй нес небольшой чемоданчик. Пришельцы дружно прогромыхали по коридору и вежливо постучались в обиталище химиков.

– Войдите! – отозвался из-за двери гулкий бас Простакова.

И они вошли. Они ступили внутрь, даже не поморщившись от бьющего в глаза яркого света, и один из них спросил казенным голосом:

– Заботин Григорий Николаевич у вас имеется?

– Так точно, – вяло отозвался «дед», еще с обеда залегший на матрасы и предающийся горестным рассуждениям о том, что дембель неизбежен далеко не для всех. – Чего надо-то?

– Гражданин Заботин, у нас имеется касающийся вас официальный документ. – Второй сержант вытащил из полевой сумки хрустящий новенький лист бумаги, примерно на треть испещренный печатными строчками. – Мы вынуждены вас с ним ознакомить.

Сержантский взгляд прошелся по притихшему взводу, и мощный мозолистый палец ткнул в Ларева:

– Так, ты тут самый молодой? Нет? Ничего, на сегодня будешь. Иди сюда, читай. Так, чтобы все слышали, и дословно. Хоть слово упустишь... – Кулак у «вэвэшника» оказался не менее мощным и мозолистым. – Иди сюда, боец!

– А чего это вы моего молодого... – Простаков было встал, но на нем повис Фрол и что-то зашептал на ухо. Леха ухмыльнулся и проворчал: – Ну, раз так, тогда понятно... Не, ну я не против... Давай иди, читай!

– Прошу всех встать. И гражданина Заботина – в первую очередь. – Просьба была высказана таким жестяным голосом, что никто и не подумал возражать или не подчиниться. Химики поднялись и застыли. – Смирно! Читай, солдат.

– Приказ министра обороны... – зачастил было схвативший листок Ларев, ухмыльнулся, но тут же получил тычок пониже ребер и замолчал.

– Серьезно надо, – объяснил сержант. – С чувством, с толком, с расстановкой. Тебя что, мало «дедушки» учили? Понял?

– Так точно, – поспешно кивнул боец, откашлялся и бережно взял листок обеими руками. Начал голосом диктора телевидения, объявляющего о начале мировой войны: – Приказ министра обороны Российской Федерации номер триста тридцать пять. Двадцать девятое сентября две тысячи третьего года, город Москва, – Ларев набрал побольше воздуха и отчеканил: – О призыве в октябре—декабре две тысячи третьего года граждан Российской Федерации на военную службу...

Взвод шумно и дружно выдохнул и не вдохнул. Все ждали следующих слов, и они прозвучали:

– ...и об увольнении с военной службы граждан, проходящих военную службу по призыву. Во исполнение Указа Президента Российской Федерации от двадцать восьмого сентября две тысячи третьего года номер одна тысяча сто двадцать два...

– При-ика-а-аз! Сегодня! Блин!!! – Заботин не сдержался, но тут в дверях появился Мудрецкий, тоже вычищенный – хотя и не столь идеально, как посланцы приказа, но все равно сияющий ботинками и улыбкой.

– Взвод, была команда «смирно!». Заботин, это пока что и к тебе относится! – Замечание было сделано по-отечески, без лязга в голосе. – Отставить разговоры! Ларев, продолжай.

И Ларев продолжил. Ни разу не сбившись, подняв голос до немыслимой в обычной жизни силы и мощи на словах: «Уволить в соответствии с федеральным законом „О воинской обязанности и военной службе“...

Химики стояли так, как не заставил бы их вытянуться и сам министр обороны, явись он лично, но с другим приказом.

– ...с военной службы из Вооруженных сил Российской Федерации солдат, матросов, сержантов и старшин, срок военной службы по призыву которых истек.

Заботин тихо застонал, не в силах сдержаться и не имея возможности выразить свои чувства как-то иначе.

– Приказ объявить во всех ротах, батареях, эскадрильях и на кораблях. – Ларев сделал паузу, прислушался – взвод не дышал – и закончил: – Министр обороны Российской Федерации Иванов.

– Вольно! – скомандовал Мудрецкий, дождался, пока подчиненные сделают пару судорожных вдохов, и продолжил: – Поздравляю всех, а товарища... виноват, гражданина Заботина особенно. Ну, дальше, дорогие товарищи сержанты, вы и сами знаете, что делать, а я пошел посты менять.

– Товарищ лейтенант, мне сейчас с вами, – растерянно проговорил только что ставший гражданским человеком Заботин и потянулся за автоматом. – Мне сейчас...

– Отставить! – скомандовал Юрий. – Тебе уже никуда. И вам тоже, – кивнул он двинувшимся к каскам и бронежилетам Простакову и Валетову. – Сейчас остальных пришлю. На читке приказа не были, ладно, но остальное-то как без них! А мне этого и видеть не положено, поскольку сейчас будет команда «отбой!». Не могу же я допустить во взводе разгильдяйство и нарушение распорядка...

– А как же... как же посты, товарищ лейтенант? – растерянно спросил Простаков. – Кто же караулить будет? Вдруг чего... ну, или кто...

– Отставить, товарищ младший сержант, отставить! Неужели вы думаете, что ваш командир об этом меньше вас думает? – Мудрецкий покачал головой. – Нехорошо так о своем начальстве да еще и ему в глаза! А еще почти что «дед»! Все, до отбоя три минуты, я пошел. Вы тут пока остальных подождите, самое главное не начинайте.

– Товарищ лейтенант, а как же... как же я домой-то?! – Заботин чуть заметно подрагивал. Мысль о том, что после только что зачитанного приказа придется служить еще полгода, могла подкосить и самого стойкого дембеля.