Слуга проводил лекаря в спальню графа. Алехан широко улыбнулся, когда увидел тщедушного мужичонку, совсем плешивого. «Волосков с десяток, и те не напудрил», – подумал про себя он. Фельдшер был одет в офицерский зеленый мундир.

– Как звать? – напустил на себя строгости генерал Орлов.

– Зови меня, мой государь, Ерофеичем.

– Откуда ты такой, Ерофеич?

– Сибиряк я, из Иркутска, из посадских.

– Где учился медицине и кто тебя надоумил на это?

– Никто. Знать, судьба ворожит. Охотником сначала хотел стать. Ходил в Китай с караваном. Там, по охоте своей остался учиться лекарственному искусству. Стал фельдшером. По возвращении был отдан в рекруты. В Петербурге, через Иван Ивановича, он меня приметил, определился к Академии художеств.

– Сказывал Иван Иванович, что ты в Сибири нашел толстенный лечебник, который и пользуешь для лечения.

– Точно так, мой государь. Но не только, опыт у меня и чутьё на больных есть. Всё, что в Китае выведал, помню, все здешние травы знаю. Вот и всё.

Ерофеич, не мешкая, задрал у графа длинную рубаху и тщательно осмотрел больного, беззастенчиво тыкая сильными жилистыми пальцами в самые болезненные участки тела. Расспросил о симптомах болезни и вышел из спальни, не прося разрешения. Орлов удивился поведению лекаря и укоризненно посмотрел на Ивана Ивановича. Тот сразу парировал:

– Я говорил тебе, Алексей Григорьевич, что человек мой низкого происхождения. Грамоты не знает, пошел, видно, к своему мальчику в людскую, тот ему лечебник вслух читает. Малость подумает и обратно прибежит.

Вскоре Ерофеич и вправду вернулся.

– Все твои лихие болезни, мой государь, – пустые! – огласил своё умозаключение лекарь. – Я нахожу только застарелую лихорадку.

– Можешь вылечить? – в глазах Орлова забрезжила надежда.

– Сумею, только как лечить прикажешь, мой государь?

– Как это? – удивился Орлов.

– Как лечить, говорю, по-китайски или по-русски?

– Что сие значит?

– По-китайски значит – взялся лечить, так вылечи, а не сумеешь, повесят! А ежели по-русски, то сие означает: деньги из тебя, мой государь, выманить. Ты богат, можно поживиться нашему брату, лекарю. Тогда долго и часто ездить к тебе буду!

Граф громко рассмеялся.

– И сколько же ты с меня за лечение хочешь взять? – вытирая выступившие от смеха слезы рукавом рубахи, спросил он.

– Я наперво, мой государь, ничего не беру за свои хлопоты, и буду доволен вспоможением разным, что посулят хозяева, окромя святых молитв.

– Выходит, уверен, что вылечишь? – Алексей хитро прищурился.

– Нет такого лекаря, который бы всех вылечивать мог. По всему видать, лекарства мои никому не вредят. Обнаружил я у себя в записях сбор из трав, на него и уповать буду. Ещё видел я на твоем теле зажившую рану – не беспокоит?

– Да, Ерофеич, смотрю, дотошный ты! Сознаюсь тебе, в Семилетнюю войну с пруссаками я тяжело был ранен. Осенью 1761 года вышел по болезни в отставку. Тогда я был капитаном, поселился у братьев в Петербурге, и рана потихоньку затянулась.

– Это потому, что ты ещё молод. Хорошо бы спину водяным массажем поддерживать. Так что скажешь, мой государь, будешь лечение моё принимать, не побрезгуешь?

– Не побрезгую, Ерофеич, сам люблю испытывать всякую невидаль. Ты ступай пока, я тут с Иваном Ивановичем своё желаю молвить.

Ерофеич вышел, не попрощавшись, да и поклон его был неуклюж.

– Ну, что, Иван Иванович, пусть все гнилое наружу вылезет? – оживившись от визита лекаря, спросил Орлов. – Однако вот что, дам себя лечить Ерофеичу тайком от докторов своих.

На том и расстались. Орлов тотчас послал за братьями, и согласие их получил без оговорок.

Прошло несколько дней, прежде чем братья вновь собрались в доме Алексея. Федор, взглянув на него, прослезился, а старший из пятерых, Иван, только широко улыбался:

– Теперича, Алешка, давай, рассказывай, что он с тобой проделывал, этот лекаришка. Как там его кличут?

– Ерофеичем, – выдавил из себя Федор.

Алексей же обратился к Григорию.

– Я, Гриша, – сам себя не узнал, когда в зеркало-то глянул. Жуть пробирает. Словно переродился! Чую, болезнь отступила.

– Сплюнь! – взмолился Владимир, а то, глядь, всё возвернётся!

– Не-е! Я чую, что-то во мне пробило.

– Ты всё по порядку сказывай, Алёша, а не вертись, как береста на огне, – попросил Григорий.

– Сперва меня Ерофеич теми же каплями и травами начал лечить, что и бывало, но, видно, я не пронялся. Чтоб болезнь переломить, Ерофеич дал рвотное. Так меня, скажу вам, братья, прямо повычистило! Опять Ерофеич дал каплей, но теперича своих, и тут меня прямо пронесло! Опосля, положив меня в постелю, Ерофеич дал мне потового, приказав моим мужикам две печи жарить, и запер меня в комнате заснувшего. Проснулся я – не ведаю, сколько проспал, сутки или двое, лежу как в морсу, пот всю постелю смочил. Вскочил я, как встрёпанный, и тотчас к зеркалу. Дивлюсь, и впрямь переродился! Вот, и всё, братцы мои.

– Всё, да не всё! Теперича тебе надобно держаться. Снег сойдет, и в чужие края к минеральным водам подаваться. Вот так! – сказал Фёдор.

– Дунайка, – обратился Алексей к Фёдору по его детскому прозвищу, принятому в семье в честь былинного богатыря, – братка ты мой дорогой, со мной летом в Карлсбад поедешь?

– Да хоть на край света, Алешка! – Фёдор обнял брата и опять заплакал.

– Довольно слёзы-то лить! – возмутился Иван.

– Ты, Федька, впрямь как девица, – засмеялся Григорий.

– Бери его с собой, Алехан, Федя тебе ни в чем не уступит, разве что в упрямстве, – Владимир был серьёзен.

Не только братья, но и слуги Алексея Григорьевича перекрестились, поверив в скорое выздоровление графа, и посему к ночи пьяными были, несмотря на строгий запрет… Весть об излечении графа Алексея Григорьевича Орлова быстро облетела сырой Петербург. Лекарь Академии художеств Василий Ерофеевич Воронов, принятый на службу в 1765 году, наконец получил заслуженную известность. Екатерина II была очень рада выздоровлению Алексея Григорьевича. Стараясь поддерживать своего вернейшего сподвижника, она в апреле 1768 года наградила его Орденом Андрея Первозванного и пожаловала Алехану 200 тысяч рублей на покрытие расходов по лечению. Не был забыт царицей и Ерофеич. Её приказом лично Олсуфьев выдал лекарю три тысячи рублей за излечение графа, обещан был и чин титулярного советника, но позже. Иван Иванович Бецкой в этом же году тоже получил высший орден Российской империи, но совсем за другие заслуги… На прошение Алексея Григорьевича об отставке Императрица ответила следующим образом: «По усиленной прозбы вашей сим увольняю Вас до излечения болезни вашей от всякой службы, дозволяя притом вам жить внутри и вне государства, где сами заблагорассудите, в чем никто не должен вам препятствий делать по оказанию сего… При сем следует пашпорт для выезда из России, дабы не было нужды сего письма всегда показывать».