– В то время как ваш, вероятно, скажет, что ее снять невозможно.

– Мой эксперт – честный человек.

– Как и мой.

– Не сомневаюсь.

Я улыбнулся:

– И все же оба работают, согласно данным им указаниям, за деньги. Боюсь, наиболее вероятный исход – патовая ситуация.

– Да, – согласился Коулсвин. – Такова природа системы. – Он вздохнул. – И потому плата экспертам будет добавлена к счету, и вырастет долг, и прибавится бумажной работы.

– Что говорит пословица? – криво усмехнулся я. – «Много писанины, мало содержания».

– Да.

И тут мой коллега рассмеялся. Думаю, он не хотел этого, а просто не выдержал неловкости. От этого его лицо, до того серьезное, стало совсем мальчишеским, и я обнаружил, что тоже смеюсь. Мы оба замолкли одновременно и с виноватым видом посмотрели друг на друга.

– Мы не можем остановить их свару, – сказал я, – хотя я был бы рад избавиться от этого дела. Скажите, между нами, мастер Коттерстоук так же ненавидит миссис Слэннинг, как она его?

Филип печально кивнул:

– Для Эдварда Коттерстоука высшее удовольствие – рассказывать мне, какая вредная, порочная и злобная женщина его сестра. И еще он называет ее предательницей, папской католичкой, которая втайне исполняет старые обряды. Меня познакомили с ним через мой церковный приход, я сейчас только что от него. – Коулсвин приподнял брови. – Мои обращения к его христианскому милосердию остались неуслышанными.

Я сочувственно кивнул:

– А миссис Слэннинг говорит мне, что ее брат – еретик и что она была бы счастлива увидеть его на костре. – Помолчав, я добавил: – И, боюсь, вас тоже.

Мой собеседник нахмурился:

– В наше время им бы лучше придержать языки. – Глубоко вздохнув, он посмотрел на меня: – Эдвард Коттерстоук не слушает никаких доводов. Его жена умерла, но я знаю, что его дети пытались отговорить его от тяжбы с сестрой. Безуспешно.

– Изабель – бездетная вдова, но даже будь у нее семья, сомневаюсь, что дети могли бы повлиять на нее тоже. Скажите, мастер Коулсвин, у вас нет какой-либо догадки, почему они так ненавидят друг друга?

Филип погладил свою короткую бородку.

– Нет. Эдвард только говорит, что его сестра с детства была злобным созданием. И все же, хотя ему нравится ее ругать – а мы с вами оба видели, как они стоят в суде, гневно сверкая глазами друг на друга, – у меня такое чувство, что Эдвард в некотором роде боится своей сестры. – Он немного помолчал. – Вы, кажется, удивлены, брат?

– Только потому, что миссис Слэннинг произнесла некоторые слова, заставившие меня думать, что она боится его. Как странно…

Хотя это было явное злоупотребление доверием, теперь я был уверен в честности Коулсвина и решил рассказать ему про упоминание Изабель каких-то загадочных вещей, совершенных Эдвардом. Он покачал головой.

– Не могу представить, что бы это могло значить. Мастер Коттерстоук – вполне почтенный гражданин.

– Как и миссис Слэннинг. А вас не поразила странная формулировка в старухином завещании? Это особое упоминание о картинах.

– Да. Она как будто хотела спровоцировать ссору между детьми, посмеяться над ними из могилы. – Мой коллега поежился.

– Она, должно быть, знала об их взаимной неприязни. Возможно, не только двое в этой семье ненавидели друг друга из-за бог знает какой старой обиды, а все трое – и мать тоже, – мрачно закончил я.

– Возможно. Но мне ничего не известно об их молодости. Знаю только, что их отец, мастер Джонсон, который на картине, умер вскоре после того, как его изобразили там. И что их мать вскоре снова вышла замуж, за Коттерстоука, который взял на себя бизнес ее прежнего мужа, но тоже вскоре умер и оставил все своей вдове. Других детей у нее не было, и Эдвард с Изабель взяли фамилию отчима.

– Это все, что известно и мне, – ответил я. – И это говорит, что отчим не был таким уж злым.

– Да. – Филип снова погладил бородку. – Если б мы выяснили, что привело их к этой…

– Но как? Вы заметили, что эти двое все время обвиняют друг друга, и всегда в общих словах, ничего конкретного?

– Да, – медленно кивнул Коулсвин.

Я услышал, как часы в инне пробили двенадцать.

– Брат, я должен идти на встречу. Но я рад, что вы зашли. Давайте каждый из нас подумает, что мы можем сделать. – Я встал и протянул посетителю руку.

Тот пожал ее.

– Спасибо, что поговорили со мной. Сколько юристов с радостью перевели бы это дело в Канцлерский суд ради личной выгоды!

Билкнап бы точно перевел, подумал я, разве что у него бы никогда не хватило терпения сносить придирки и язвительные замечания Изабель. Он всегда предпочитал всякие сомнительные земельные сделки, где все совершалось во мраке.

Коулсвин застенчиво улыбнулся.

– Чтобы закрепить наше согласие, может быть, вы окажете мне честь отужинать со мной и моей женой. В среду?

Я заколебался. Правила запрещают барристерам противостоящих сторон обсуждать своих клиентов у них за спиной, но не запрещают вместе ужинать. Иначе что бы осталось от нашей светской жизни?

– Буду рад, – согласился я. – Хотя сейчас я веду одно не связанное с этим дело, которое отнимает много времени. Могу я позволить себе вольность согласиться, но оставить за собой возможность отказаться в последний момент?

– Несомненно.

Я вздохнул:

– По сравнению с тем делом спор о завещании миссис Коттерстоук кажется не стоящим выеденного яйца.

– Да он такой и есть.

Я печально улыбнулся:

– Да. Но, к сожалению, не для наших клиентов.

Я проводил своего коллегу до дверей и видел в окно, как его приземистая фигура удаляется к воротам. Потом мои глаза переключились на закрытые ставнями окна Билкнапа, и я глубоко вздохнул.

Я пересек двор дома Стивена Билкнапа, вспоминая его странное поведение прошлой осенью – те неожиданные попытки примирения, которые я отверг, поскольку не мог ему доверять. Я постучал в дверь, и мне открыл привратник.

– Меня позвали навестить брата Билкнапа, – сказал я ему.

Он мрачно посмотрел на меня:

– По словам его сиделки, это, наверное, последний день, когда его можно навестить. Я провожу вас.

Мы взобрались по длинной деревянной лестнице, минуя другие конторы, пустые по случаю воскресенья. Очень немногие барристеры жили при конторе. Я не был в комнатах Стивена несколько лет и помнил только, что там неопрятно и пыльно. Ходили слухи, что он хранил там свой сундук с золотом и по ночам перебирал монеты.