все эти авторы дамских романов клепают свои томики, и сказал: милый Джек, ты же можешь так делать и держать целую руку свободной сам знаешь для чего. Что я и сделал; и знаешь что, я начинаю видеть смысл в этом минимализме. Жопа меньше устает, это точно.

В неофербенковском периоде хвалилки и дразнилки Джека не иссякли. Любимое выражение Энн; описание ее грудей; особый жест во время секса; платье. Чем больше свидетельств находил Грэм, тем легче ему было находить новые, и в возбуждении от своих литературоведческих изысканий он как будто забыл смысл того, что искал.

Лишь позже, собирая вырванные свидетельства – которые составили примерно половину одной книжки позднего Лаптона, – он вдруг задумался. А потом, когда читал собранные свидетельства романа между Джеком и Энн, вглядываясь в тело Энн, изгибающееся навстречу Джеку, и в Джека, который тычет свою вонючую бороду ей в лицо, ошибочно считая, что затхлый никотин – это афродизиак (не может быть, настаивал Грэм, не может быть), анестезия отошла, боль вернулась. Он держал одну руку на животе, другую на груди и раскачивался взад-вперед, сидя на полу возле выдранных страниц. Потом он склонился набок, свернулся эмбрионом, просунул руки между коленями и лежал на полу, как больной ребенок. Он закрыл глаза и попытался, как делал в детстве, подумать о чем-то другом, внешнем, увлекательном. Он стал думать об игре в деревенский крикет, пока зрители не превратились в толпу футбольных фанатов, кричавших: «Автомойка, автомойка!» Он стал думать про дальние страны, пока Бенни не промчался на своем серебряном «порше» по направлению к Ареццо и не выбросил из окна трусики. Он стал думать, как рассказывает студентам про Бонара Лоу, пока все студенты не подняли руки в едином порыве и не заявили, что намерены переквалифицироваться в работников киноиндустрии. В конце концов он стал вспоминать детство, время до Энн, Джека и Барбары, время, когда умиротворять надо было только родителей; время, когда предательства еще не существовало, когда в наличии были только тирания и раболепие. Он с усилием удерживал в сознании память о том четко огороженном участке времени, постепенно отступая в него, укутывая уши тогдашними несомненностями; потом он заснул.

* * *

На протяжении следующих нескольких дней Грэм читал и перечитывал куски романа «Из тьмы» и позднейших произведений. Никаких сомнений быть не могло. Роман Джека с Энн начался в 1971 году, продолжался на протяжении всего того времени, когда он только познакомился с Энн, а потом – на протяжении всего их брака. В «Несомненных фактах», «Погашенном костре» и «Ярости, ярости» содержались необходимые улики. Если считать, что у издателей уходит шесть месяцев – максимум год – на выпуск готовой книги, это означает, что пассажи «Погашенного костра», где «Джек», торопливо замаскированный под бывшего военного летчика, чье лицо восстановлено при помощи пластической хирургии, предается оздоравливающему союзу с «Энн», шотландской медсестрой, чья родинка в кои-то веки оказалась на правильном месте, были написаны в первый год их брака. Измена не приостановилась даже тогда, думал Грэм; даже тогда.

Примерно через неделю Грэм позвонил Сью в деревенский дом, предварительно настроив себя, что, если вдруг подойдет Джек, он скажет, что набрал этот номер по ошибке.

– Сью, это Грэм.

– Грэм… а, Грэм. – В ее голосе звучало скорее облегчение, а не радость, оттого что она правильно угадала, какой это Грэм. – Джек в Лондоне.

– Я знаю. Я с тобой хотел поговорить.

– Ну давай. Я не то чтобы занята. – Особой доброжелательности в ее голосе по-прежнему не было.

– Мы можем встретиться, Сью? Когда ты будешь в Лондоне?

– Грэм… а… это все о чем?

– Не хочу тебе сейчас говорить.

– Просто если это что-то, что, по-твоему, мне следует знать… и ты знаешь, как я должна поступить…

– Нет. Это, как бы сказать, про нас с тобой. – Прозвучало это серьезно.

– Грэм, я понятия не имела, что ты так ко мне относишься. Лучше поздно, чем никогда. – Она игриво хихикнула. – Сейчас посмотрю в еженедельник. Ага, я так и думала. Могу предложить тебе любой день от этого момента до конца десятилетия.

Они договорились встретиться через неделю.

– А, Сью, слушай…

– Ага?

– Не сочти странным, но… знаешь, лучше не говорить Джеку, что мы с тобой встречаемся.

– У него своя жизнь, – резко ответила она, – у меня своя.

– Разумеется.

Могла ли она намекнуть еще яснее, думал Грэм, опуская на рычаг телефонную трубку. Да, наверное, могла, но все равно… Особенно притом, что он позвонил ни с того ни с сего. Он не видел ее больше года и в конце-то концов не очень ей симпатизировал. Ее естественная живость, которую превозносили друзья, подходит вплотную, думал Грэм, к рассредоточенной агрессии.

На следующей неделе он сидел у Тарделли за столом, скрытым в углу ресторана, и пил кампари с содовой. Он думал, как ему добыть последнее необходимое подтверждение. Очевидно, что просто попросить об этом он не может.

– Милый Грэм, стол прелюбодеев – ты таки не шутил.

– ?..

– Ты что, правда не знаешь?

Она все еще стояла, глядя на него в упор. Он неловко поднялся, зацепившись по ходу дела за ножку стола, и прикоснулся губами к ее щеке. Они раньше целовались при встрече? Он точно не помнил.

– Я попросил столик, где будет тихо, – ответил он. – Сказал, что хотим пообедать в спокойной обстановке.

– То есть ты не знал, что это официальный столик для любовников?

– Правда не знал.

– Какая жалость.

– Но здесь же тебя никто не увидит.

– В этом-то весь и фокус. Ты скрыт, но, чтобы добраться до столика или, там, сходить в туалет, ты демонстрируешь себя всему ресторану. Это знаменитый столик, друг мой, – может, не в твоих кругах, но уж в наших-то точно.

– В смысле, люди его специально выбирают?

– Конечно. Так гораздо приятнее, чем публиковать объявление в «Таймс». Отличная разновидность тайной рекламы, так мне всегда и казалось. Ты объявляешь о своей связи, а себе говоришь, что пытаешься ее скрыть. Угрызений совести меньше, а новости ползут. Идеальное решение. Странно, что не во всех ресторанах есть такие столики.

– А здесь может быть кто-нибудь из твоих знакомых? – Грэм не знал, что ему следует изобразить – удовлетворенность или беспокойство.

– Откуда же мы знаем? Не беспокойся, милый, я прослежу, когда они сюда заглянут и сделают вид, что ищут кого-то другого. – Она ободряюще потрепала его по рукаву.

После этого Грэм решил, что обед может продолжаться одним-единственным способом. Он изображал смущенного ловеласа, время от времени пытался до нее слегка дотронуться и смущался, когда она ловила его