Где-то с начала декабря шли в основном лесами. Нет, сквозь чащу да непроходимые буераки не пробирались – невозможно, шли по зимникам, смычкам, по охотничьим тропам. На главные торговые пути не выходили, справедливо опасаясь выставленной там стражи, на ямские станции и постоялые дворы тоже заглядывали редко – там могли спросить подорожную или просто сдать проходившим мимо стрельцам.

Пообносились все, изгрязнились изрядно, хорошо, еще не завшивели. Сам Леонид каждое утро обтирался снегом до пояса и, дабы не смущать своих спутников, старался делать это как можно раньше. Но тем не менее все ж таки как-то попался – не Маше, это еще куда ни шло, а несущему третью – предутреннюю – сторожу Егорке.

– Боже мой! Господине… Ты это почто – снегом-то? Неужто хворь какая?

Светлые глаза парнишки округлились от ужаса, голос дрожал, словно бы отрок узрел вдруг нечто ужасное – колдовской обряд или поедание трупа.

– В здоровом теле здоровый дух! – натянув рубаху и зипун, Арцыбашев подмигнул мальчишке и, схватив топор, принялся сноровисто колоть дрова.

Светлело уже, бегали по небу алые сполохи рассвета, и первые лучи невидимого еще солнышка золотили мягкие подбрюшья облаков.

Первой проснулась Санька. Выглянула из шалаша, ахнула:

– Ой, господине! Я ж поколю, ништо… Посейчас вот только воды принесу.

Воду вчера брали из родника, на который наткнулись случайно, идя по узкому зимнику с хорошо наезженной санной колеей, и сегодня тоже снег на похлебку топить не хотелось, ключевая-то водица куда вкусней, слаще.

Схватив котелок, рыжая быстро пошла к зимнику, все в той же отроческой одежке – узких, заправленных в онучи, портах, в армячке. По лесам так удобней таскаться, нежели в женском. Греховно, правда, ну да ведь кругом все свои, чужаков нет.

Поглядев вслед девчонке, Леонид поплевал на руки и снова взялся за топор, прихваченный в путь хозяйственным Михутрей в первую голову. Вообще-то король мог быть постесняться, колоть дрова считалось легкой женской работой, как и полоскание белья в пруду, и таскание воды в больших неподъемных кадках. Мужское дело – охота, корчевание пней, заготовка бревен, пахота – все то, где требовалась недюжинная физическая сила и выносливость. Впрочем, здесь, в шестнадцатом веке, женщины тоже отличались выносливостью, даже боярышни, хотя те, казалось – куда? Взять хоть девчонок, Машу и Агр… Александру, рыжая просила ее теперь только так называть, старое имя ей не очень-то нравилось. Ну, и правильно, Аграфена – имечко простонародное, крестьянское, иное дело Александра! Тут за версту аристократизмом несет.

Хэкнув, молодой человек ловко расколол пополам обломок притащенной еще вчера сушины. Сегодня, по подсчетам княжны, выпало воскресенье, и путники решили устроить себе дневку. Отдохнуть, половить в замерзшем ручье рыбу, а если повезет, то и подстрелить из самодельного лука какую-нибудь мелкую дичь – рябчика, глухаря, зайца. Луки со стрелами еще в начале пути сделали себе все отроки, а глядя на них, и бравый разбойный капитан. Арцыбашев же в прежней своей, культурной, жизни охоту недолюбливал, искренне недоумевая, что хорошего может быть в сем кровавом деле. Водку, в конце концов, можно просто в походе или на пикнике пить, к чему еще и убивать беззащитных зверушек? Однако же здесь, да еще будучи коронованной особой, Магнус вынужден был не только принимать активное участие во всех, без исключения, охотах, но еще их и организовывать. Охота в ту эпоху была рыцарским, истинно королевским делом, праздником, пикником и военным смотром в одном лице.

Солнечные лучи уже позолотили верхушки елей, из шалаша выбирались один за другим все путники, потягивались, переговаривались, усаживались поближе к костру да раздували угли.

Арцыбашев все же сконфузился, поспешно бросил топор и, присев к костру, подмигнул Маше. Еще хотел было что-то сказать, про охоту или про хороший денек, да не успел: где-то в лесу вдруг затрубил рог!

Все тотчас же вскочили, схватившись за ножи да сабли. Вот уж чего не хватало – так это встретить в лесу чужаков. Раз рог, значит, воинские люди. Неважно, кто – московская дворянская конница, стрельцы, литовские ополченцы, ландскнехты или польские латные гусары – встреча с ними могла окончиться для беглецов весьма плачевно. Понятия «мирное население» тогда просто не существовало, воинские отряды на марше питались за счет грабежа и контрибуций. Не отказывали себе и в маленьких радостях – ворваться в зажиточный дом, взять любую понравившуюся вещь, ну, а если хотелось девочек – то и девочек.

Встревоженно прислушиваясь, Магнус запоздало подумал о том, что надо было переодеть в мужскую одежду и Машу. Ну, да чего уж теперь. Из мужского на ней только теплые узкие порты из шерсти, сверху же – юбка, рубаха, телогрея да подвязанный под беличью шапку платок.

Чу! Услышав чьи-то шаги, отроки моментально спрятались за деревьями и схватились за луки. Кто-то бежал по лесу… Сашка!

– Эй, эй, стрелой токмо не продырявьте, – бросив пустой котелок, девчонка едва отдышалась. – Там, там… Там люди воинские! Целый отряд. По зимнику проскакали – едва схорониться успела.

– Что за люди? – немедленно переспросил король. – Сколько их, как выглядели?

– С пару дюжин всадников будет точно, – рыжая задумалась, наматывая на палец уже успевший отрасти локон. – Все – на сытых конях. Одеты богато. Кафтаны короткие. С тесьмой, из аксамита да бархата. Алые да белые плащи, на шапках – разноцветные перья.

– Вооружены, вооружены как?

– Копья короткие у всех. Луки со стрелами.

– Хм, копья, говоришь? – негромко протянул Михутря. – Луки. А пищали, пистоли, палицы?

– Еще сабли видела, – вспоминая, Санька покусала губу. – А пищали да пистоли… пожалуй, что – нет.

– Так «пожалуй», или все ж таки нет? – продолжал допытываться капитан.

– Сказала же, не видала ни пищалей, ни пистолей, ни всяких там шестоперов, палиц. Одни короткие копья.

– А брони?

– И броней не было. Ни панцирей, ни кольчуг. Шлемов тоже не видела, одни богатые шапки.

– А куда…

Невдалеке снова запел рог. Послышались отдаленные собачий лай и крики.

– Охотники это, вот кто!

Разбойный капитан хмуро потер виски:

– Охотники… Хрен редьки не слаще! А собаки – это совсем плохо.

– Может, сойдем за местных крестьян?

– Может…

Все понимали, что следовало уходить. Срочно. Пусть даже и встретят на зимнике «крестьян». И что с того? Тем более, охота. Вряд ли кто-то из празднично наряженных господ будет заниматься какие-то нищими, крестьяне они там или просто бродяги, паломники…

– Ежели что, то не хрестьянами – паломниками скажемся, – быстро собираясь, предложил Михаил Утрехтский. – Дескать, идем поклониться святым мощам.

Магнус скривился:

– Еще б знать, есть ли в ближайшей округе святые мощи?