— Парочку?

— Что парочку? — осмелившись поднять глаза, я встретилась с потемневшими озерами Волкова.

— Оргазмов, малышка. Я задолжал тебе оргазм.

— Но…

— Хочу, чтобы ты кончила, — прошептал он у самого уха, вызывая предательскую дрожь в моем теле. Нельзя. Просто нельзя так реагировать на каждое его легкое прикосновение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Женя…

— Здесь.

— Я не…

— И прямо сейчас.

Я не успела ничего сказать, не успела ничего сделать. В следующую секунду сухие, настойчивые губы накрыли мои. Словно оголодавший зверь, Женя мучительно сладко терзал мои до сих пор саднящие губы, раздвигая их языком, сплетая его с моим.

Нельзя, так нельзя, я должна его остановить.

— Моя девочка, — прошептал он лишь на миг оторвавшись от моих губ и набросился на них снова.

Господи, как же больно. Что я творю? Зачем отвечаю?

А я отвечала, со всей страстью, со всем желанием. Зарываясь пальцами в густую светлую шевелюру, наслаждалась этим неправильным поцелуем, чувствуя, как по щекам текут слезы. Разрывающая, тупая боль в груди убивала. Нужно было прекратить, остановиться, а я не могла, просто не могла разорвать этот порочный круг, продолжая жадно целовать чужого парня, таять в его руках, сгорать в его объятиях.

— Женя, Женечка, нам нужно остановиться, слышишь, нам нельзя, — прошептала, получив на миг свободу.

— Молчи, просто заткнись, слышишь, ничего не говори.

Обезумевший взгляд и тяжелое дыхание не оставили мне шансов на сопротивление. В следующую секунду меня оторвали от земли и понесли туда, где стояла кровать.

— Женя, — я снова попыталась.

— Нет, малыш, говорить мы будем потом, а сейчас я буду извиняться, — порочно улыбнувшись, он задрал на мне футболку, ненадолго замерев, остановил взгляд на моей обнаженной груди.

Стало стыдно, почувствовав, как щеки наливаются румянцем, я сделала попытку прикрыться.

— Еще раз так сделаешь, привяжу руки к кровати, и…

— Что и? — получилось как-то неожиданно дерзко.

Взгляд Жени, на мою столь невинную реплику, вспыхнул ярким пламенем.

— С огнем играешь, малыш, — он облизнул верхнюю губу, так медленно, так порочно, приковывая к себе мой завороженный взгляд, и осторожно примкнул губами к моему животу, оставляя едва ощутимую дорожку поцелуев до самой резинки штанов.

— Нет, Женя, не… — поняв, что он собирается сделать, я с силой вцепилась в резинку, всеми силами стараясь удержать ее на месте.

— Ангел, я ведь больше и сильнее, — рассмеявшись, Женя осторожно разомкнул мои пальцы и потянул штаны вместе с бельем вниз, — перестань, я уже все видел, — усмехнулся засранец, когда я попыталась свести ноги.

— А запомнил? — кажется, это что-то нездоровое.

Почему каждый раз, находясь рядом с ним, я несу подобную чушь?

— Сейчас запомню.

Дальше мне стало не до разговоров. Я могла лишь кусать губы, глуша рвущиеся изнутри стоны, и комкать одеяло в ладонях.

— Красивая, ты хоть представляешь, насколько ты красивая, — услышала я сквозь ускользающее сознание.

Происходящее казалось каким-то нереальным сном, ну не мог же Женя в самом деле…

— Боже…

Выгнувшись в спине, я попыталась отстраниться, потому что все это было слишком… Для меня слишком. Я не понимала своих ощущений, терялась, тихо скуля от каждого движения языка, губ. В ответ на мою реакцию Женя лишь сильнее сжал ладони на моих бедрах, с силой притянул меня к себе и принялся терзать меня этой сладкой пыткой с еще большим напором.

— Сладкая, маленькая, моя девочка.

Я сходила с ума, сгорала в агонии, а Женя продолжал творить своим языком нечто потрясающее. И стало вдруг так легко, так невероятно сладко и, если бы Волков сейчас решил остановиться, я бы умерла, наверное, просто в тот же миг отдала бы богу душу. Разве бывает так хорошо? Женя не останавливался, лишь усиливал напор, движения языка и губ становились смелее, жестче, а меня буквально разрывало от непередаваемого наслаждения.

— Давай, котенок, кончай.

Он не прекращал, не замедлился даже в тот момент, когда, окончательно потеряв связь с реальностью, я задрожала, забилась в его руках от оглушительного взрыва, импульсом пронесшегося по всему телу. Больше не в состоянии сдерживаться, я закричала, извиваясь на кровати и задыхаясь от нереального удовольствия. Казалось, я горю и этот пожар сожжет все на своем пути в радиусе нескольких километров.

А потом… Пришло осознание. Реальность обрушилась на меня огромным чувством вины.

— Ангел, малыш, ты чего? — я не сразу разобрала сказанное, перед глазами вдруг возникло обеспокоенное лицо Жени, и только теперь я поняла, что по вискам катятся слезы. — Все же хорошо было. Не понравилось? Да не молчи ты!

— Понравилось, — тихо всхлипнув.

— Тогда что?

— Просто мы… Все это неправильно, то, что случилось вчера и сейчас, это неправильно.

За моими словами последовал тяжелый вздох, Женя прикрыл глаза, оттолкнулся от матраца и завалился рядом, утягивая меня на себя.

— Все правильно, Лин, вот теперь все правильно.

Я подняла на него глаза, Женя смотрел на меня, уголки его губ чуть приподнялись в легкой улыбке.

— Мы не можем, так нельзя понимаешь? У тебя есть девушка.

Мысль о том, что он все еще встречается с Милой болью отдалась в сердце.

— Нет у меня кого, — он вдруг вмиг посерьезнел и добавил: — только ты.

Я непонимающе уставилась на Женю.

— Что? Но…

— Только ты, что конкретно в этой фразе тебе не ясно?

— А меня ты спросить не забыл? — вспыхнула я и сразу же прикусила язык, оказавшись пригвожденной к постели угрожающе нависшим надо мной Женей.

— Какая же ты язва, ты хоть иногда можешь держать язык за зубами?

— Еще скажи, что тебе это не нравится.

— Не скажу, — он снова улыбнулся, ­— теперь я могу продолжить извиняться? Я еще не все запомнил.

— Ты невыносим! — зарывшись пальцами в его волосы, я потянулась к губам.

— Но тебе же нравится.

Глава 27

Лина

­— Так почему ты живешь в этой… ­ — Женя резко замолчал, одарив мое небольшое жилье красноречивым взглядом.

— Этой? ­— отчего-то воздух вокруг внезапно потяжелел, недавно рассеявшееся напряжение заискрило новыми красками.

Недовольно поджав губы, я всеми силами уговаривала себя молчать, однако язвительная сущность, проснувшаяся во мне при первой встрече с Волковым, так и норовила выдать что-нибудь ехидное.