– Не всегда, – отозвался он с горячими искорками в глазах.

Она покраснела в ответ.

– Ты же знаешь, что я не остановлю тебя. – Тон его был совершенно серьезным. – Потом ты можешь пожалеть. Я-то уж точно пожалею. Но…

– Хватит разговоров, – с улыбкой прервала она. – Я беру дело в свои руки, так что наберись терпения. Все будет хорошо, вот увидишь.

Грегори хмыкнул:

– Твоя забота обо мне крайне приятна, но, заверяю тебя, вовсе не обязательна.

И тут она мягко, но уверенно взяла в руку и стала гладить затвердевший член. Это было так приятно. Не просто приятно – божественно. И его теплые, нежные чувства к ней еще больше возросли при виде того, с каким любопытством и недрогнувшей решимостью она делает то, что ей хочется сделать.

– Я не закончила, – предупредила она.

– А я и не возражаю, – отозвался Грегори.

Она стала мыть ему ноги и обхватила член мыльной ладошкой. Грегори опустил голову и закрыл глаза. Он никак не ожидал, что этим утром будет предаваться такому полнейшему гедонизму.

– Мне нравится смотреть на тебя вот так, чувствовать тебя вот так, – пробормотала Пиппа.

– Сейчас я в твоем полном распоряжении, – прерывисто прошептал он и схватился руками за крышку бюро позади него.

Пиппа вернулась к его плоти, лаская ее так основательно, что он отвел ее руку в сторону.

– Ты не знаешь, что ты делаешь… куда тебя это заведет.

– Мне все равно, – ответила Пиппа, – куда бы это ни привело. Мы будем там вместе. И хватит разговоров.

И она вернулась к своим манипуляциям.

Что ж, прекрасно. Грегори раздвинул ноги, запрокинул голову и позволил удовольствию завладеть им целиком. Он представления не имел, как такая неопытная девушка, как Пиппа, могла довести его до самой потрясающей, самой сильной в его жизни разрядке. Но каким-то чудом ей это удалось. А потом она стояла, в оцепенелом изумлении наблюдая за ним, а он опустил голову и снова закрыл глаза.

– Боже, – выдохнул он. – Как же остальной день сможет состязаться с этим?

Ее смешок был нервным.

– Я рада, что тебе понравилось.

Он поднял на нее глаза и вскинул бровь.

– Понравилось? Это преуменьшение века. Я целый день не смогу ни о чем больше думать. Кто бы мог вообразить, что я буду умирать от вожделения к своему дерзкому камердинеру?

Пиппа покраснела.

– Я не говорила, что мы будем делать это снова.

Он тихо рассмеялся:

– Я тоже этого не говорил.

Она, казалось, не могла оторвать от него глаз, когда он схватил с пола сухое полотенце и вновь обернулся им. Это было так лестно. И возбуждающе.

– Теперь твое любопытство удовлетворено – ведь все дело было именно в этом, верно?

– Да. Эта ночь открыла мне глаза, и, боюсь… боюсь, это пробудило во мне крайнее любопытство.

– Что ж, вполне понятно, – ответил он, не в силах скрыть страсть в голосе.

Пиппа попятилась и склонила голову набок.

– А теперь, милорд, я действительно должна идти.

Грегори на мгновение заколебался.

– Ты уверена? – осмелился спросить он. – Тебе пока не обязательно уходить… если ты не хочешь. – Он намеренно говорил уклончиво, позволив ей гадать, имел ли он в виду, что с радостью повторит с ней все то, что делал прошедшей ночью.

Грегори понял, что готов сделать для нее все, стоит ей только попросить.

Глаза ее округлились, она, должно быть, догадалась, что он подразумевал.

– Боже милостивый, нет. Мне правда надо идти.

– Что ж, хорошо. – Он будет сама деловитость, если это поможет. – Кстати, мне не понадобится твоя помощь с одеванием. И большую часть дня я буду занят. Когда закончишь с мистером Доусоном, ничего больше делать не нужно. То есть не позволяй никому привлечь тебя к домашней работе. Удались сюда и скажи им, что, когда проголодаешься, есть тоже собираешься тут. Если заскучаешь, покопайся в библиотеке, погуляй в парке, можешь даже взять лошадь и съездить покататься. Ты – камердинер будущего маркиза, так что веди себя так, как пожелаешь.

– Спасибо, – сказала она. – Думаю, обследую окрестности после визита к мистеру Доусону.

– Прекрасно. – Грегори направился к гардеробной, но в дверях обернулся. – Харроу?

– Да?

– Игра в камердинера – только за пределами этой комнаты. Теперь я буду ходить в халате, а ты здесь будешь Пиппой. Я сам буду завязывать свои шейные платки и облачаться в сюртуки. И бриться тоже буду сам.

– И правильно сделаешь. – Глаза Пиппы озорно поблескивали.

– Это угроза или признание, что в твоих руках бритва – пыточный инструмент?

– Уж точно не второе. Я прекрасно брею дядюшку Берти. И не первое, как бы тебе ни нравилась мысль, что ты не подпустил к себе потенциальную убийцу. Просто в этом случае мне придется держать в руках твое лицо и поднимать его вверх. Не знаю, смогу ли я сделать это, не смеясь. – И в доказательство своих слов она захихикала. – Разве ты не помнишь?

– Что?

– Что я как-то заставила тебя лечь на землю – мы были лицом друг к другу и видели друг друга вверх ногами. Мы нарисовали по две точечки на подбородках вместо глаз, а когда таким образом смотришь на рот и подбородок человека, они становятся похожи на маленьких человечков с перевернутыми улыбками.

– А, точно. Помню, помню. Давай еще так сделаем.

– Потом, – сказала она и тут же выпалила: – Хотя я не знаю… смогу ли теперь смотреть на твой рот как раньше.

– Правда?

Она кивнула, лицо залилось яркой краской.

И тут до него дошло, о чем она говорит.

Грегори позволил себе медленную улыбку.

– Не так уж это и плохо, а?

– Плохо, когда ты не можешь больше этого делать. – В ее голосе прозвучали тоскливые нотки.

– Что делать? – спросил он, притворившись непонимающим.

– Грегори! – Пиппа топнула ногой. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

– Поцелуи и курбеты под одеялом? Любовные игры в обеденном зале придорожной гостиницы? Или в лохани? Мы никогда больше не будем этим заниматься? Потому что ты – будущий великий мастер сахарных скульптур, я – архитектор, проектирующий домики для собак, и мы очень скоро будем на противоположных сторонах Ла-Манша, добиваясь каждый своей цели, и эти цели не пересекаются?

– Да. – Она отвела глаза, явно рассерженная. – Ты невозможен.

Он засмеялся:

– Я просто дразню тебя. Но вынужден согласиться: наши «целовальные» дни сочтены. – И он плотно прикрыл за собой дверь гардеробной.