В Ляоянской операции ярко подчеркивается разница в понимании значения резервов, которую обнаруживают обе стороны. Японцы стремились с самого начала ввести в бой все войсковые соединения. Бригада обычно имела в резерве один батальон, а полковых резервов, как правило, у японцев не было. Куропаткин же стремился к выделению крупных резервов, которые использовались по частям. Такие же методы использования резервов применялись командирами корпусов и начальниками отрядов. Вместо удара сосредоточенными силами резерва последний расходовался частями на различных участках фронта, причем окончательное израсходование резерва приводило русских полководцев к решению об отступлении.

Стремление русского командования всех степеней к выделению резервов силой до половины своего состава приводило к тому, что из дивизии в 15 000 бойцов в стрельбе участвовало не больше 1000 человек. Это явление — пережиток ударной тактики, ушедшей в глубь истории после русско-турецкой войны. Характерным для русских являлось расположение резервов за центром боевого порядка, что затрудняло своевременное использование его против охватывающих фланги японцев.

Японцами усвоена была германская огневая тактика, народившаяся вместе со скорострельным оружием — сильный боевой фронт и слабые резервы. Вот почему русское командование всегда преувеличивало силы японцев: за сильным боевым фронтом японцев предполагались столь же сильные резервы, чего в действительности у них не было.

Большим недостатком является резервирование крупных сил артиллерии. Несмотря на это, русская артиллерия не уступала японской, которая отличалась неудовлетворительным конским составом, слабой запряжкой и слабой подготовкой ездовых. Пехота нередко перетаскивала орудия вручную.

Разведка велась обеими сторонами одинаково неудовлетворительно. Русское командование, как правило, не имело представления о силах и группировке противника. Японское командование питалось преимущественно сведениями от своей агентуры. Войсковая разведка той и другой стороны дает данные только о появлении противника, предоставляя остальное догадке командования. Если русское командование, находясь под сильным психологическим воздействием неудач, дополняет ориентировочные разведывательные данные воображением о несметных силах японцев, то последние, учитывая крайнюю пассивность русской армии, независимо от их численности предпринимают атаки, достигая успеха.

Использование русскими штабами агентуры, которая «работала» на обе стороны, не принесло существенной пользы: русские не учли враждебного отношения местного населения к царской армии, порожденного в свое время интервенцией в Манчжурии. В то время как японцы получали зачастую хотя запоздалые, но достоверные сведения о русских, последние питались туманными, а иногда сознательно ложными сведениями, получаемыми от тех же агентов.

Пехотная разведка была развита очень слабо. Обе стороны возлагали работу по разведке на шпионаж, который в русско-японскую войну приобретает более широкое применение по сравнению с предыдущими войнами. Весьма слабой стороной агентурной разведки на поле сражения являлась несвоевременность поступления от нее сведений.

Русская конница, как правило, разведку до конца не доводила. В своем движении она обыкновенно встречала японскую пехоту, которая открывала по ней огонь и вынуждала к немедленному отступлению; при этом русская конница не пыталась выяснить силы противника. В то же время слабая японская конница избегала единоборства с более многочисленной русской конницей и держалась около своей пехоты, обслуживая ее в отношении связи.

Деятельность русской конницы была неудовлетворительной не только в смысле разведки. Находясь зачастую на флангах противника, русская конница не пыталась использовать выгодность своего расположения. Как правило, она отступала раньше своей пехоты, покидая ее в тяжелые минуты боя.

Мобилизованные казаки второй и третьей очереди, составлявшие подавляющее большинство конницы на Манчжурском театре, никакого порыва в войне не проявляли.

Такова была царская кавалерия, руководимая офицерами из «хорошего общества», кичившимися в мирное время рыцарскими традициями своих полков.

Точно так же неудовлетворительно действовала русская артиллерия. Не заботясь о выборе удобных позиций и наблюдательных пунктов, артиллерия израсходовала только в два дня Ляоянского сражения (30 и 31 августа) около 100 000 снарядов, причем зачастую массировала огонь по площадям, не занятым противником. По некоторым подсчетам, русской артиллерии в Ляоянском сражении необходимо было израсходовать 86 шрапнелей только для того, чтобы поразить одного японца. К концу Ляоянской операции качество работы русской артиллерии повышается: распоряжением Куропаткина стрельба артиллерии производится только с закрытых позиций, и орудия на позициях маскируются.

Большое влияние на характер действий сторон имела местность. Пехота находила укрытие на обратных скатах высот, причем японцы занимали свои окопы только тогда, когда приближалась русская пехота и утихал артиллерийский огонь.

Отрицательное влияние на действие русских войск оказало незнакомство с местностью, бедной удобными путями, что весьма стесняло маневрирование, а крутизна высот, образуя мертвые пространства, облегчала наступающему подход к позициям своего противника. Горы с перемежающимися долинами содействовали охватам и обходам. Немалое влияние на действия войск оказало наличие гаоляна, что приближало характер боя к лесному: трудность применения артиллерии, слабость наблюдения, затрудненность управления, связи и разведки.

Пересеченный характер местности содействовал также развитию позиционных операций, которые в сражениях под Ляояном принимают уже более широкие размеры. Русские пользуются здесь окопами как оборонительным средством, а японцы — для укрытия от огня перед последующим броском вперед.

Размах фортификационного строительства у русских в значительной степени повлиял на рост оборонительных тенденций, развивая позиционный характер борьбы и ограничивая маневренность, что имело место и в мировую войну.

Куропаткин в своем отчете объяснял неудачи русско-японской войны слабостью войскового командования, слабой тактической подготовкой войск и недостаточным их упорством: русские войска отступали нередко в начале столкновения, не выяснив даже сил противника.

Отсутствие упорства в рядах царской армии Куропаткин подметил правильно, однако он не сумел объяснить причину этого явления. Он не понимал, что упорство войск в бою не является только результатом соответствующей боевой подготовки, ни тем более национальным признаком той или иной армии. Упорство войск создается ясным пониманием широкими массами бойцов целей войны и заинтересованностью в победе, чего не было в царской армии во время войны с Японией.

Причина поражения под Ляояном коренится, главным образом, в незаинтересованности солдатских масс в захватнической войне царизма, однако значительная доля неуспеха должна быть отнесена за счет бездарности руководства боевыми операциями.

«Неудачи Манчжурской армии, — читаем мы в докладе Флуга, генерал-квартирмейстера штаба Алексеева, — приведшие к отступлению от Гайчжоу до Мукдена… коренились исключительно в том действии, которое производили на воображение начальства армии смелые маневры неприятеля, вызывавшие с нашей стороны только пассивное уклонение от ударов, вместо того чтобы отвечать на маневр контрманевром, на удар — ударом. К сожалению, такое настроение высшего командования Манчжурской армии отразилось на некоторых старших войсковых начальниках, что в свою очередь еще более ослабляло решимость высшего командования доводить дело до боевой развязки. Это особенно выразилось в действиях на правом берегу реки Тайцзыхэ…»[30].