очень сомневалась в возможности преодолеть эту мировоззренческую пропасть. Взять хотя бы Леруа — как привык он к Республике даже в быту, даже в календаре, даром, что служил парикмахером при королевском дворе в Версале…

«Чего ты ищешь здесь, Сюзанна? Неужели надеешься стать здесь своей? Способна ли ты сама на это?»

Жозефина приняла меня любезнее и спокойнее, чем я ожидала. К завтраку были приглашены восемь или девять женщин из числа жен нынешних знаменитых военных командиров, разделивших славу с Бонапартом; все они были очень молоды и иногда даже красивы, но в целом очень просты и скованны, как и полагается дамам, чья судьба пошла вверх гораздо быстрее, чем они сами ожидали, и намного опередила воспитание и образование. Застыв, как истуканы, они большую часть времени молча сидели и слушали, как я беседую с генеральшей, и даже разговоры Леруа о моде не зажигали особого блеска в их глазах.

Когда портной удалился, все приглашенное общество послушно последовало в столовую — приступать к трапезе. Жозефина взяла меня за руки и заставила присесть рядом с собой на оттоманку возле камина.

— Останьтесь на мгновение, мадам де Ле Тремуйль. Я хотела бы переговорить с вами с глазу на глаз.

Я слегка напряглась, потому что опасалась, как бы она не устроила мне тут сцену ревности. Ей-Богу, я совершенно ее не заслужила… Но разговор, к счастью, пошел совсем о другом.

— Мадам де Ла Тремуйль, вы большой друг господина де Талейрана. Нет-нет, не отрицайте, его симпатия к вам более чем очевидна… И хотя сейчас мое положение таково, что скорее ко мне обращаются с просьбами, нежели я к кому-то, в вопросе устройства судьбы моих детей я просто вынуждена попросить вас о помощи.

— Речь идет о ваших детях, мадам Бонапарт? — Я была искренне удивлена. — О Гортензии?

Она испустила вздох.

— И с Гортензией, к сожалению, не все ладно. Однако нынче меня больше беспокоит Евгений.

Пока я гадала, что случилось с ее детьми и к чему тут моя дружба с Талейраном, Жозефина пустилась в рассуждения о том, как хорошо было бы соединить судьбу Гортензии с человеком достойным и состоятельным. Есть на примете такой граф де Мэн — настоящий аристократ, недавно вернувшийся во Францию из эмиграции. Благодаря Жозефине он вернул себе свое богатство и мог бы стать хорошим мужем для Гортензии, если бы девочка образумилась и не противилась этому браку…

Я подумала, что она из-за того говорит об этом со мной, что я сама аристократка и могу дать графу де Мэну какую-то оценку. Однако я не знала его и прямо призналась в этом Жозефине.

— Сожалею, мадам Бонапарт, но я не смогу поведать Гортензии ровным счетом ничего об этом господине.

— Я не об этом вас прошу. Есть проблема более важная — брак Евгения с мадемуазель де Перигор.

Как я изумленно поняла, Жозефина задалась целью соединить своих детей с лучшими представителями старой аристократии. Если для Гортензии был выбран граф де Мэн, то молодому Евгению, по мнению матери, очень подходила юная дочь Аршамбо де Перигора, младшего брата моего знакомца Талейрана, которому он год назад помог вернуться во Францию.

— Это была бы блестящая партия для моего сына. И вы… как подруга министра… ну, словом, я очень прошу вас поспособствовать подобным договоренностям.

Не знаю, за кого она меня принимала, — за друга Талейрана или за его любовницу, но мыслями она возносилась довольно далеко, по крайней мере, мне так показалось. Женить сына на наследнице старейшего и благороднейшего рода Перигоров? Я метнула на Жозефину удивленный взгляд. Не закружилась ли у нее голова от успехов мужа? Бонапарт всего лишь генерал… Конечно, нынче он правит Францией, но будет ли он на своем месте через полгода? Если австрийцы разобьют его летом, куда он подастся? И чего тогда будет стоить сын Жозефины, Евгений Богарне?

«А может, она что-то знает о намерении Бонапарта восстановить Бурбонов? — подумала я. — Знает и спешит устроить судьбу сына, чтобы он занял видное место при дворе будущего короля?»

Как ни натянуто выглядело это объяснение, оно внушало надежды. Я решила ответить как можно тактичнее.

— Нас связывает давнее знакомство, мадам Бонапарт. Конечно, я обещаю помочь вам, хотя дело, о котором вы меня просите, выходит далеко за рамки моих возможностей.

Она выслушала мой ответ слегка недоверчиво.

— Господин де Талейран просто бредит вами. Вам стоит только сказать слово…

— А разве господин де Талейран против брака племянницы?

— Нет. Он-то как раз поддерживает его. Но его брат…

— Господин де Талейран так умен и красноречив, что ему не составит труда убедить брата. А если что-то будет зависеть от меня лично, я, разумеется, замолвлю слово за Евгения.

— Да, сделайте милость. — Жозефина подняла на меня черные глаза. — Ведь у вас самой, кажется, есть какие-то просьбы?

Этот вопрос не застал меня врасплох. Я понимала, что этот разговор — своеобразный торг, обмен влиянием, и решила не скрывать своих интересов. В конце концов, что я делаю здесь, в бывших покоях Марии Антуанетты, если не отвоевываю интересы своего ребенка?

— Мой тринадцатилетний сын, Жан де Ла Тремуйль, до сих пор в списках эмигрантов. И его имущество…

— И его имущество до сих пор в секвестре, — закончила она за меня. — Вашей беде не так уж трудно помочь. Если имущество не продано, его можно вернуть.

— Я была бы вам очень благодарна, мадам Бонапарт.

— А я — вам…

Мы улыбнулись друг другу, впрочем, довольно слащаво. Наша обоюдная неискренность была очевидна. Я подумала, что раньше, когда в этой гостиной была другая, истинно царственная хозяйка, мне ни разу не доводилось находиться в подобном положении — положении, когда я ловчу, пытаясь что-то выгадать, и сама себе от этого неприятна. Унизительная ситуация… Мария Антуанетта была сама доброта и сама откровенность, я платила ей тем же. В нынешнем же Тюильри нужно постоянно носить маску приветливости на лице, скрывая за нею холодные расчеты, и ждать от других того же.

Поднимаясь, Жозефина спросила, читала ли я последнюю новинку — роман мадам Жанлис «Луиза де Лавальер».

— У меня еще не было на это времени, мадам Бонапарт.

Она внимательно поглядела на меня.

— Действительно? Мне кажется, в последнее время эта книга стала настольной у каждой парижанки.

Поскольку я не могла взять в толк, к чему клонится весь этот разговор, жена первого консула уточнила:

— Многие мечтают о подобной судьбе. Но почти все забывают, куда завело мадемуазель Лавальер [42] ее рвение…

Тут я поняла, что таким