глаз, которые, казалось, его пристально изучали и насмехались. Ведьма, что с неё взять!

Ияр перевёл взгляд на полуразрушенную стену, осколки камня и изрытого его когтями пол, и усмехнулся. В порыве неконтролируемой ярости уничтожено было практически всё, но только не картина. Даже пылинка её не коснулась — зеркало заговоренное. Но не им, а ведьмой. Видать, она не желала лишиться перехода и хорошо поработала над тем, чтобы зерцалу не причинили вреда.

Ияр тысячи раз порывался уничтожить его и любое напоминание о ведьме, что принесла горе в их дом. Но в последний миг замирал, и рука опускалась. Что-то невидимое не пускало и защищало, подогревая угли ненависти и злости. Если бы он тогда был старше, если бы всё понимал…

Насмешка судьбы, не иначе. История повторяется, и всё, казалось бы, очевидно, но Ияр уже вторые сутки без сна, а на душе темно и гадко. И нет просвета в путанице мыслей и образов. Бледное, чумазое личико, затравленный взгляд — такая, хрупкая и ранимая за толстыми прутьями решётки, что невольно сжимается сердце и, кажется, тянется душа.

Или уже не кажется…

Невозможная пытка. Нет, это он не её наказал, заперев в подземелье, а себя. За сомнения и нерешительность принять одно-единственное верное решение: только порывается встать и свершить праведный суд, как тут же опускается обратно в кресло и прикрывает глаза.

– Плохо выглядишь…

– Как она?

– Да что с ней сделается! Спит, — сплюнул Акихар, перешагивая куски гранита. — Недурно… Как ещё дворец устоял — загадка. — Остановился напротив картины, задумчиво почесал заросшую щетиной щёку. — Чтоб её демоны пожрали. — Отвернулся. – Придумал уже, как казнить девчонку?

Ияр вздрогнул. Слово «казнить» больно резануло по ушам.

– Допусти её до второго испытания.

Выражение Акихара было таким же, как было у Ияра, когда Найра первый раз озвучила свои мысли. Но понимания гораздо больше.

Губы расплылись в недоброй улыбке:

– Ты уверен?

– Только займись этим сам, чтобы она не смогла одурманить стражу и сбежать. И если она попросит… расскажи ей об испытании.

– Надеешься, что она пройдёт?

– Нет, – Ияр качнул головой и нервно провёл пятернёй по волосам.

Но друга обмануть не сумел.

– Надеешься. Но думаешь, после всего, что она узнала, и заточения она тебе поверит, сможет довериться? Даже твои уверения не смогут её убедить. Она знает только то, что ты жаждешь её смерти. Она не пройдёт дальше, даже не надейся. Ущелье её поглотит. Огонь пустыни очистит.

Конечно, друг прав, но верить в это не хочется.

– Что со второй девчонкой?

Акихар поморщился:

– Смогла сбежать. Её мир слишком опасен, чтобы я смог её нагнать. Чудовища из железа и стали коварны. Одно набросилось на меня, но я смог его остановить. Видел бы ты, как уходит черная душа из монстра! Его зловонное дыхание до сих пор омрачает моё обоняние.

Брови Ияра сошлись на переносице.

– Не переживай, мой повелитель, я подготовлюсь и разыщу её – на ней моя привязка.

– Тебе нужны воины?

– Ты думаешь, я не справлюсь с одной маленькой лгуньей? – улыбка окрасила суровое лицо с наливавшейся на щеке ссадиной.

– Хорошо. Скажешь, как будешь готов, и я открою портал.

– А что насчёт завесы?

– Я её снял, – кивнул Ияр, – в ней нет смысла – ведьма поймана.

– Верное решение, а то, боюсь, в скором времени воины первого круга начали бы выказывать недовольство. Ограниченные в силах не могут полноценно следить за порядком на Амманеке.

v

Оливия

Жар лизнул робко. Сначала подумалось, что ветер, хлеставший по лицу, стал теплее, но чем дольше я падала, тем ощутимей становился огонь. Огонь, что из крохотной точки, разрывающей тьму, стал шириться и превращаться в линию, потом реку, а после — целое горное течение бурлящей лавы.

Вот теперь стали понятны слова насчёт очищающего огня пустыни. Это не просто метафора. И Найра уверяла, что возможно выжить?! Да, если ты только не человек и из стали. Хотя, наверное, и она тут сдастся. Нет, терминатором из последнего эпизода я становиться точно не желала, поэтому заверещала в голос так, что заложило уши. Попыталась достать до стены, надеясь уцепиться за что-то, что прервёт моё падение с высоты. Но слишком далеко. Моя попытка привела лишь к тому, что я перевернулась и оказалась летящей вперед спиной.

Жар стал плотнее, облизывал кожу и волосы. Вот ещё немного – и я вспыхну. Вспыхну до того, как тело поглотит бурлящая лава.

Но прошло ещё несколько страшных мгновений, за которые я, кажется, лишилась чувств, и падение стало замедляться, а поток встречного ветра усиливаться. И вот я уже не падаю – парю. Мягко зависаю в нескольких метрах над бурлящей рекой, что, словно живая, тянет свои костлявые пальцы и, не дотягиваясь, взрывается пузырями, истончая мерзкий аромат аммиака. А после тот самый ветерок – энергия – закутывает меня, как в кокон, и с неимоверной силой тащит обратно и выкидывает на поверхность, как пробку из шампанского, бросает тряпичной куклой к ногам многочисленной толпы. Которая, недолго пребывая в изумлении, взрывается бурными восторгами.

Придерживаюсь за ушибленный бок и ошалело смотрю на гостей. Воинов, что спешат оградить от толпы. Слуг, что спешно несут мне воду и влажные тряпки. На других невест, что ошеломлены не меньше моего.

Лишь Лум улыбается искренне и радостно, порывается ко мне приблизиться, но её останавливает Нененка – видать, не положено. И Лум кидает виноватую улыбку, пожимая острыми плечиками.

Из-за оглушающего шума и своего ступора я не сразу замечаю, что толпа расступается. Но когда тень накрывает моё трясущееся тело и служанки отступают, склонив головы, поднимаю взгляд.

Ияр! Хотелось понять, что он думал в тот момент, когда смотрел с непроницаемым видом. Залезть в его голову. Накричать. Спросить, дернуть за ремни на груди, чтобы встряхнуть. Надавать пощёчин, приложить чем-то тяжелым по голове… а после прижаться, обнять, почувствовать, как в ответ обнимают его сильные руки, и заплакать.

Хотя заплакать оказалось самым простым. На его безразличный и, как мне показалось, разочарованный взгляд, я разревелась. Разразилась такой истерикой, что самой стало не по себе. Пусть. Сейчас меня меньше всего волновало, что обо мне подумают. Я сжалась на земле и зашлась в горьком плаче. Выплакивала всё: боль, отчаяние, пережитый страх и нежданно обретенное спасение.

Что было дальше – помнила с трудом. Меня осмотрел лекарь, потом подняли под руки