И тут же снова проклятый телефон заходится трелью.

– Что за напасть, – смеюсь я, – простите, ребята.

Осторожно высвобождаю свои руки из их похожих на окорока ладоней и глупо улыбаюсь.

– Никаких телефонов! – рычит номер первый.

Мне уже начинает казаться, что на этом его словарный запас кончается. Впрочем, для такого мордоворота и это неплохо.

– Охрана, – говорит номер второй.

– Ага, успела догадаться, – улыбаюсь я. – Ребята, это ведь просто телефон. Несколько невинных звуков никому не повредят, ха-ха. Разве что мистер Лафит – андроид и микроволны могут вызвать помехи в его радарах, ха-ха.

На меня взирают два непроницаемых лица. Стою, закусив губу, и покачиваюсь на каблуках, оглядываясь в поисках Мег или Кери. Только вот подружкам сейчас не до меня – они увлечены кем-то, кто находится к ним гораздо ближе, чем я.

– Ну что ж, – присвистываю я, похлопывая обоих джентльменов по огромным ручищам, – паника закончилась. Я, пожалуй, в очередь вернусь?

– Выключить телефон! – приказывает номер второй.

– Ах да, забыла.

Без лишних движений, стараясь не нервировать здоровяков, поднимаю телефон, чтобы они видели мои намерения, прикладываю указательный палец к кнопке отбоя – и только собираюсь нажать ее, как вдруг телефон в третий раз поднимает шум.

– Черт! – восклицаю я.

Смотрю на экран и вижу номер того, кто так неистово жаждет со мной пообщаться, – отец. А это значит одно из двух: либо ему требуется медицинская помощь, либо хватил лишнего. Какова бы ни была причина, придется взять трубку. Я с упавшим сердцем киваю своим новым «приятелям» и выскальзываю из-за стеклянных дверей на улицу.

– Привет, папуль. Как дела? Я сейчас немного за…

– Напился в стельку, Ангелок, – говорит он.

В папашином исполнении это звучит так: «Написся сельку, Ангиок».

С трудом языком ворочает – сильно набрался. Переведу для вас дальнейший разговор в силу своих возможностей:

– Не надо так часто пить, пап. Тебе вредно.

– Да понимаю, – бормочет он.

Я прислоняюсь к стене, чтобы снять вес тела с ног.

– Мне больно.

Я так и схватилась за сердце: «Ну вот, нелегкая, что опять приключилось?»

– Пап, что болит? Сердце? Грудь не давит?

Господи! У папули сердечный приступ.

– Нет, – отвечает он, – синяк болит.

– Синяк? Какой еще синяк? Тебя кто-то ударил? Па-ап?

– Да один парень в кабачке. Здоровяк такой. Мощно размахнулся. Ой-ой-ой.

Распрямляюсь и прижимаю трубку к уху – может, ослышалась?

– Ты хочешь сказать, что подрался? Но это же совсем не в твоем характере: ты никогда ни с кем не дрался.

– Да я и не дрался.

– Хм…

– Не стал давать сдачи.

– Боже мой.

– А он трижды меня ударил. Ой, как болит.

Закрываю глаза: ох, ну и классная у меня жизнь! Каких-то пять минут назад я была в нескольких дюймах от пленительного взлета к самым вершинам карьеры – и теперь приходится падать, даже не взглянув толком на звезды.

– Так значит, ничего страшного, пап? – ласково спрашиваю я, поскольку голос у него неважнецкий: отец сильно расстроен.

– Какое там! Два года…

– Черт, только не говори, что тебя посадят. Ты ведь не из полицейского участка звонишь?

– Нет. Два года, как она ушла.

И тут я наконец-то врубаюсь. Теперь понятно с чего напился старик. Каждый раз тому есть причина, и одиннадцать раз из десяти это Дельфина. Мать ушла два года назад, а я даже не вспомнила. У меня щеки запылали от стыда: как эгоистично. Бедный, бедный папочка, ему так одиноко! Он, наверное, весь день был расстроен, места себе не находил – вот и напился, едва домой попал, а потом прямиком в закусочную, где прицепился на свою голову к какому-то бедолаге из очереди.

– Пап, не расстраивайся, – ласково говорю я. – Все пройдет. Я сейчас буду. Подожди полчасика.

Даю отбой, на этот раз без труда найдя нужную кнопку. На миг оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на происходящее за стеклянными витринами магазина действо. Кери проталкивается к серебристому столу, с сексапильным видом выставив киль перед носом недоумевающего Дидье Лафита. Она явно собирается затмить целый выводок курочек из «Плейбоя». Вяло улыбаюсь, прощаясь с надеждой сделать свою передачу популярной (и познакомиться в процессе с роскошным певцом). Пустые мечты.

– Удачи, Кери, – шепчу я, легонько прижав ладонь к витрине.

Отворачиваюсь и грустно бреду к станции, чтобы сесть на ближайший поезд до Пейсли.

На следующий день еду на работу, как на казнь: это настоящая пытка, причем виною тому не только приземистый оранжевый поезд, который мчится от Хиллхед до Бьюкенен-стрит и, покачиваясь на рельсах, издает массу шума. Впрочем, если бы крошечный состав издавал еще больше лязганья и грохота, пассажиров пришлось бы заставить воспользоваться заводскими затычками для ушей. Я устала и плохо выспалась – почти всю ночь утешала папулю и приглядывала, чтобы вместо виски он пил воду.

(Пришлось споить ему несколько пинт живительной влаги.) Плакаты с изображениями Дидье Лафита на разных стадиях «разоблаченности» за ночь распространились по всей железной дороге, как страшно заразный компьютерный вирус. Кумир масс повсюду, и, несмотря на натертый маслом великолепный пресс и приятное лицо, мне он уже действует на нервы. Тем паче что шумный «Заводной апельсин» в настоящее время мчит меня на встречу с З. Г. Макдугалом, который хочет услышать, каких мы с Дэном достигли успехов. А успехи таковы, что я молюсь всем существующим богам, чтобы Дэн неожиданно оказался родственником какой-нибудь мегазвезды вроде Бритни Спирс или чтобы З. Г. забил все восемнадцать лунок одним махом. Держи карман шире.

– У-у-ух, ну как все прошло? – пронзительно взвизгивает Дэн, стремительно пересекая мраморный зал и рыбкой ныряя в лифт. – Для меня взяла автограф? Дидье поцеловал тебя, когда возвращал альбом? Согласился прийти на передачу? А он на самом деле такой красавчик, как на плакатах, которыми сегодня с утра обвешан весь город?

Поднимаю руку, побуждая беспечно лепечущего Дэна остановиться и перевести дул.

– Э-э… Нет, нет, нет, да, – отвечаю я без тени улыбки.

На мальчишеском лице гаснет искорка радости, и напарник понуро опускает плечи.