— Они у меня от мамы, — выдаёт Мелёхин.

— Да, между родственниками это обычное дело. Но я не знакома с твоей мамой, — пожимаю плечами и многозначительно смотрю на него.

— Я тоже, — включается брюнетка. — Серёж?

— Может быть… когда-нибудь… — отвечаю за Мелёхина, у которого в голове происходит дозагрузка. — Ладно, вернусь, к своим. Приятно было поболтать.

Опять же, повинуясь импульсу, и неожиданно для себя самой, шагаю вперёд и коротко целую Серёгу в щеку. Хочется немного позлить его спутницу.

Надо ж такому случиться, что ровно на этом моменте дверь ресторана внезапно распахивается и внутрь практически влетает Островский. Вот не меньше, не больше — вовремя.

Отхожу от сладкой парочки к Герману.

— Это что такое было? — он хмурится, препарируя Мелёхина взглядом.

Тот смеряет его ответным, надо сказать, не менее тяжёлым. Кажется, оба понимают, что виделись когда-то, но вспомнить где и при каких обстоятельствах, не могут. Серый не был частым гостем на лекциях, а если приходил, обычно дремал на последнем ряду после ночных гулянок.

— И вам привет, Герман Маркович, — тихо здороваюсь я.

— Вижу, вы справляетесь.

— О-о-о, вы даже не представляете насколько. Кстати, а почему я не могла до вас дозвониться?

— У меня что-то с телефоном. Пришлось новый купить на вокзале. Кстати, мне надо извлечь из старого сотового номер синхрониста и перезвонить ему.

Он расстегивает сумку, чтобы достать телефон и коробку с новым аппаратом.

— А я-то все думала, где ваш хваленный профессиональный переводчик.

— Не успел передать адрес, телефон навернулся до этого.

Прикусываю нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Мелёхин со своей спутницей позабыты. Всё моё внимание сосредоточено на Германе, ворвавшимся в ресторан с видом супер-героя, готового спасать планету.

— Можешь дать отбой своему синхронисту.

Киваю, чтобы шёл за мной. Герман чуть хмурится.

— Почему? Уже не нужен? Ты не говоришь по-японски, я не говорю по-японски.

— Скажем так: мы с мистером Такаши уже нашли общий язык.

В этот момент мы оба смотрим, как Рита и Такаши поднимают очередной тост.

— Ты, что, напоила мне партнёра? — шокировано уточняет Герман.

— Почему сразу напоила? — возмущаюсь я. — Правильнее сказать: мы культурно отдыхаем. Тем более, переговоры уже завершили, теперь неофициальная часть. А что? Справляюсь, как могу, и, кажется, неплохо. Лучше бы похвалил, чем критиковать.

Когда Такаши замечает меня и вновь прибывшего Германа, он пытается встать, чтобы поприветствовать Островского. Рите приходится отодвинуть часть посуды подальше от края стола, на который довольный японец шлёпает пятерню для поддержания равновесия.

— Да и зачем эти профессиональные синхронисты, когда я вон, какого любителя тебе нашла. Вернее, любительницу.

Краем глаза замечаю, что плечи Германа трясутся, и когда поворачиваю голову, понимаю, что это от смеха.

— Варя, — только и способен произнести он. — Варя…

— Она и тебе будет переводить, не переживай. Можешь не благодарить, что я сэкономила нам бюджет, — подмигиваю я и тут же добавляю. — Нет, погоди, боюсь, визит в ресторан затянулся, и излишки придётся включить в смету расходов.

— Не бойся. Я это как-нибудь переживу, — усмехается Островский и идёт здороваться с Такаши.

В ресторане мы надолго не задерживаемся. Герман, так сказать, свидетельствует своё почтение, но я понимаю, что с Такаши они уже знакомы, по крайней мере, вскользь.

Островский выражает сожаление, что не мог присутствовать на встрече, но обещает завтра со своей стороны наверстать упущенное и восполнить все пробелы.

Я больше не смотрю на столик своего бывшего сокурсника и его друзей, не до этого. Хотя, нет, один раз бросаю взгляд в их сторону, и меня догоняет задумчивый взгляд Мелёхина. Надеюсь, он сделает правильные выводы. Очень надеюсь. Серый мог быть каким угодно оболтусом, но идиотом не был никогда.

От взгляда Германа не ускользает мой странный интерес к дальнему левому углу, но он ничего больше не спрашивает. Лишь посылает следом несколько тяжёлых взглядов в адрес шумной компании.

Вскоре Герман вызывает машину с водителем для господина Миуры, который прихватывает с собой Риту. Они, вроде как, на одной волне. Наверное, потому что для моей подруги это не работа, а больше развлечение или способ развеяться. Ведь когда я ей тихонько предлагаю оплатить её услуги переводчика, взгляд, которым она меня награждает, выражает всё, что она об этом думает.

— С ума сошла! — тихо шепчет она. — Это я тебе приплатить могу сверху. Один из самых интересных дней в моей жизни.

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — бормочу я.

— О, мне кажется, это далеко не конец.

Она с улыбочкой посматривает то на меня, то на Германа. Когда мы перед выходом мнёмся с ней у зеркала, она совсем шёпотом добавляет:

— Это же он? Я не обозналась?

— А? — делаю вид, что не понимаю.

— Брось, я не так уж пьяна, глаза на месте и провалами в памяти не страдаю.

Официально я тогда Ритку с Германом не знакомила, но она видела наши совместные фотографии и знала часть той печальной истории.

Теперь я смотрю на неё с убийственной многозначительностью.

— Ладно-ладно, — примиряюще произносит она. — Потом посплетничаем.

Ничего не отвечаю, но понимаю, что от допроса мне не отвертеться. С одной стороны, я надеюсь, что никакого «потом» не будет. С другой, думаю, может, идея обрисовать ситуацию Рите не такая уж плохая, вдруг подскажет что толковое. Например, как сохранить самообладание и придерживаться сугубо делового этикета. Хотя подруга с большей вероятностью порекомендует меньше думать и просто наслаждаться моментом.

Мы с Островским смотрим вслед отъехавшей от тротуара машине, и между нами повисает какая-то странная неловкость. Почему-то внутри меня рождается непонятная дрожь, которая совсем мне не нравится. Германа становится слишком много. Он и на работе, и вне её. Живёт в моих воспоминаниях и мыслях. Чувствую неясное раздражение, но оно скорее имеет привкус упущенной возможности и направлено не только на него, но и на себя саму. Понимаю, что мы оба виноваты в том, что случилось почти шесть лет назад, только мне всё равно не по себе, потому что близость Германа то и дело возвращает меня в состояние, которое я стремилась забыть. Запахи и звуки — сильные психологические якоря, и это регулярное дежа вю, возникающее у меня в голове, выбивает почву из-под ног.

— Я пойду, — бросаю поспешно. — Завтра увидимся.

Но Островский меня притормаживает. Практически перегораживает путь, не давая пройти.