Только вот жесткость взгляда и твердый изгиб рта были незнакомыми.

– Это Бакс, Вилисса, – бросил выросший Талька в сторону женщины, но с места не тронулся, глядя на гостя внимательно и с оттенком недоверия к собственным словам. – Это же Бакс. Он уходил. Надолго. И теперь вернулся.

– Это уже не Бакс, – не сдавалась упрямая Вилисса. – Это Боди-Саттва! Он через Переплет прошел! Таль, они все с виду такие, ты же знаешь! Это Боди, Равнодушный, пес Переплетный!.. Он нас сейчас убивать будет…

Бакс сел прямо в грязь, не чувствуя холода, сырости, ничего не чувствуя. Потом вскинул голову, и глаза его полыхнули бешеным блеском.

Сквозь застилавшие их слезы.

– Сука ты! – взревел он, и дождь испуганно шарахнулся прочь, а старый Черчек попятился, вскидывая вилы. – Тварь безрукая! Мало я тебя, заразу, хоронил?! Так сейчас снова закопаю! Талька, чего ты стоишь, дуру эту слушаешь? И скажи старому олуху, чтоб тыкалки свои убрал, а то отберу и обоих по заднице!.. И старого, и малого, и ведьму эту драную!..

– Нет, Вила, – тихо сказал Талька, и голос его зазвенел, словно мальчишка сдерживал плач, или радость, или и то и другое одновременно. – Это не Равнодушный. Это Бакс. Это мой дядя Бакс. Его никаким Переплетом не выжжешь. Не веришь? А я верил… Триста двадцать три дня – и каждый день я верил… Это Бакс-то – Равнодушный?!

Талька сорвался с места, махнул через плетень и в мгновение ока оказался рядом с Баксом. Тот тяжело поднялся и опустил мокрую и грязную лапу мальчишке на плечо.

– Таля… – прогудел Бакс, двигая затекшими лопатками. – Сукин ты сын, не в обиду Инге будь сказано…

Через секунду Бакс вопил дурным голосом, вертясь пьяным медведем и подбрасывая в воздух хохочущего Тальку. Визжала насмерть перепуганная Вилисса, а Черчек сунулся было за изгородь со своими дурацкими вилами – но они были у деда немедленно отобраны, как и обещалось, толстое древко прошлось сперва по дедовой спине, после пониже спины, а шлепнувшийся в лужу Талька пищал от восторга и дрыгал ногами.

Появившиеся от дальних хат Черчековы парни обалдело глядели на все это ликующее безобразие, а потом пожали плечами и убрались восвояси. Чего зря мокнуть-то?

– В хату пошли, – заявил Черчек, незаметно почесывая ушибленное место. – Дуроломы…

И они пошли в хату.

На пороге Бакс остановился, загородив дверной проем, и уставился на Тальку, словно впервые видя его.

– Погоди, Таля, погоди, – забормотал Бакс, кривя губы в недоуменной и растерянной улыбке, – ты чего, очумел? Какие такие триста двадцать три дня? Ну, день-два, три… от силы…

– Год скоро, дядя Бакс, – тихо и очень по-взрослому ответил Талька. – Год без малого, и ни тебя, ни папы… Да ты проходи, чего тут в сырости-то разговоры разговаривать? Вилисса, скажи парням, пусть кипяточку согреют!..

* * *

Бакс шумно прихлебывал густой травяной чай, слушал Вилиссу и старался не глядеть ни на ее постаревшее (или помолодевшее, по сравнению с их первой встречей) лицо, ни на культю ее правой руки.

– Тело они мое сожгли, – рассказывала Вилисса, и в ее облике бывшая старуха боролась с бывшей девушкой; и старуха побеждала. – Муж мой ведь из Черчеков, а они – мужики отчаянные. Вот дед его сидит, подтвердит, ежели что… Я, понятное дело, сама этого не видела, но иначе и быть не могло. Раз ТАМ тело мое спалили – я ЗДЕСЬ плоть обрела, хоть и без Дара. Да только нельзя судьбу в зад подталкивать, потому-то года мои ЗДЕСЬ в бега и ударились… на полпути от девки до бабки. Как родичи догадались, не знаю, но…

– Догадались, – булькнул в усы Бакс, – много б они догадались, Черчеки ваши отчаянные, без рожи моей у плетня своего! Мужику этому спасибо, которому я глаз подбил… и туда отвел, и обратно добраться помог… как его там? Бредун, что ли? Толковый дядька, и пить умеет, и жить умеет…

Он замолчал и поднял глаза на Черчека.

– Ты чего, дед? Плохо тебе, да? Ты извини за вилы-то, я сгоряча…

Похоже, последних слов Бакса Черчек не расслышал. А вот предпоследние… Подавился дед и чай расплескал.

– Слышь, сноха, – бледный, как смерть, старик повернулся к Вилиссе, и пальцы его намертво вцепились в столешницу. – Он с Сартом встретился… никто другой не…

– С каким еще Сартом?! – взвился не остывший еще от «радушной» встречи Бакс. – Уши прочисть, старче! Бредун его звали, он самогоном еще меня угощал!

Черчек не обратил на крик Бакса ни малейшего внимания.

– Выйдите, парни, – почти шепотом сказал он. – По-доброму прошу, выйдите… мне с Вилой потолковать надо. Не до шуток теперь.

Кроме Бакса и Тальки, больше парней в хате не было.

И они вышли. Под дождь.

А дождь закончился.

– Не до шуток… – ворчал Бакс, опускаясь на приступочку и морщась от въедливой сырости. – Вроде как раньше одни шуточки косяком шли… Нет, Таль, ты не садись – мокро здесь, заболеешь! Ну надо же, оставил вас на день-другой без присмотра, так тут и день за год в зачет пошел, и бабка наша полубабкой стала, и ты вон какой вымахал! И Энджи… А батя-то почему не возвращается?

– Не знаю, – грустно ответил Талька, переминаясь с ноги на ногу, и весь налет его новой взрослости как ветром сдуло. – Видно, и у него день за год… Слухи ползут, дядя Бакс, гнилые слухи, недобрые! Будто в Книжном Ларе у Зверь-Книги в ближайших подручных Глава объявился, над Страничниками главный… Вот как папа не вернулся, так чуть погодя слухи и пошли. И нас с тех пор никто пальцем не трогает! Тень отбрасываем, Вила меня Даром владеть учит – а местные не то что драться, вообще близко не подходят!

Он шмыгнул носом и негромко продолжил:

– Нет, вру – подходят. Еду разную приносят, молоко, самосад для деда… Тихие стали, мягкие, хоть на булку мажь вместо масла! Я с Черчековыми парнями и с местным Пупырем уже раза три на рыбалку ходил!.. Сома здоровущего приволокли и мелочи всякой кошелки две. Хорошо живем, сытно, уютно… Вила как-то даже обмолвилась, что неплохо бы так и до смерти дотянуть. У них с дедом внутри что-то вроде малого Дара проклюнулось. Так, ерунда, но память после смерти сохранить может.

Талька искоса глянул на Бакса – и замер. На крыльце сидела каменная глыба. И валуны слов гулко рушились в омуты тишины.

– Завтра в Ларь пойду. Надоело в чужой игре на прикупе зевать. Отцу твоему, пацан, хочу в глаза глянуть. Да и еще в кое-какие глазки не мешало бы… Авось не сдохну, а сдохну – так в первый раз, что ли? А то швыряют меня туда-сюда, командуют да тузы из рукава тащат… Я вам что, болванчик глиняный?!

– Кому это – вам? – через силу улыбнулся Талька. – Я ведь с тобой пойду. Осточертело ждать… Чужие мы тут, всем чужие, вот как Вилиссу при смерти застали, так и влипли по уши. А между собой мы – свои. Ты, я да папа. Так и понимай, дядя Бакс, что никуда тебе от меня не деться. Утром и соберемся. Тучи вот разгоню сперва, чтоб под дождем не шлепать – и ноги в руки!