Только сейчас царевна поняла, что госпожа стоит на ногах, лишь вцепившись в спинку кровати. Еще никогда царевна не видела госпожу Алид такой маленькой и уязвимой. Этой женщине шестьдесят пять, и она уже пережила смерть сына и невестки. Женщина стояла белая. Надя бросилась к ней через комнату, подхватила под руки.

— Госпожа, вам нужно присесть!

Женщина собрала последние силы, стряхнула со своих рук Надины руки, повернулась к девушке.

— Помоги мне! Ради всех богов, сделай что-нибудь!

— Госпожа, я не…

— Он должен дожить до завтрашнего дня! Так сказал доктор. Если он сможет продержаться, тело понемногу восстановит кровопотерю… Нам нужно лишь немного времени!

Госпожа Ван Варенберг смотрела Наде в глаза требовательно и отчаянно.

— Я не могу обещать вам, что спасу его, — сказала царевна, — но я сделаю все, что смогу.

— Я не буду просить большего, Надя.

Царевна вздрогнула.

— Я не…

— У тебя нет документов, ты пришла к нам в одном платье, как беглянка. Ты очень образованна, твоя кожа никогда не знала работы на открытом воздухе, у тебя осанка аристократки, тебе шестнадцать и ты из Варты, где, как я слышала, пропала из башни Черная царевна.

— Госпожа!..

— Я не раз была свидетелем того, как ты забываешь отозваться на собственное имя, девочка.

Надя сдалась.

— Да, я Надежда, но не та… Я побоялась, что вы неправильно все поймете…

Женщина устало усмехнулась.

— Хватит лжи. С тех пор как мир узнал о Черной царевне, люди больше не называют дочерей ее именем, а те, кто был назван так до ее рождения, — имена сменили. Я узнавала у Ордена Доблести, девочка. И в Городской канцелярии Морин-Дениза…

Она порывисто сжала Надины руки.

— Сделай, что можешь, и я никогда больше не заведу этот разговор.

Женщина наклонилась и поцеловала ей руки.

— Я умоляю тебя!

Госпожа Алид хотела выйти быстрее, чем Надя успеет возразить, но ноги не слушались, она чуть не упала и царевне пришлось помочь ей. Госпожа Ван Варенберг закрыла за собой дверь, и Надя осталась в комнате.

Царевна подошла к кровати Будевина и остановилась, глядя на бледное лицо. Этот человек был одним из немногих проявивших к ней бескорыстную доброту, и даже если бы он не заговорил с ней тогда на остановке, он достоин спасения. За свой алый мундир, за то, что стоит между своим городом и чудовищами из моря.

Надя сжала и разжала кулаки, разгоняя в пальцах кровь. Прочитала заклинание, ладони разогрелись, но больше ничего не произошло. Скрытая в ней магия оставалась под кожей, и одного желания было недостаточно.

Такое отчаяние Надя чувствовала лишь в Варте, когда ее уложили на стол харчевни. Она ничего не могла поделать! Все пророчества о ней, вся магия в ее крови, все бесполезно перед смертью одного человека!

«Как такое возможно?! Я же Черная царевна! Я единственная живая чародейка Яблоневого Края, Роджер не мог ошибиться! Так почему я ничем не могу помочь?!»

Будевин дышал часто и неглубоко, временами вовсе забывая сделать вдох. На лбу — испарина, белые волосы слиплись от пота, открывая лоб, на побледневшей коже ярко краснеет шрам.

Она опустилась на колени рядом с кроватью.

— Роджер! Роджер, ты слышишь меня?

Царевна не ждала ответа, привыкшая за прошедшие месяцы к его молчанию.

— Пожалуйста, не забирай его!

Вокруг ничего не изменилось. Ритмично щелкали в настенных часах стрелки, в окно падали розовые лучи заходящего солнца. Заканчивался хороший день, близилась ночь, тяжело дышал во сне Будевин, все чаще пропуская вдохи, все тише…

Надя сжала кулаки.

Леденело на пальце, сводя судорогой руку, кольцо. Царевна раскрыла ладонь, посмотрела на подарок Роджера. Она и раньше понимала, что оно необычное: ей перестали сниться сны. Совсем. Кольцо защищало ее от Мака, но что еще оно может? Кольцо с руки бога мертвых не может быть простым!

На нее кто-то смотрел.

Тяжелое ощущение на затылке, встают дыбом волоски на руках. Страшно обнаружить смотрящего, но еще страшнее увидеть, что комната пуста.

Надя поднялась с колен. Постояла немного, справляясь с онемением в ногах.

В стремительно сгущающихся сумерках заострились черты Будевина, он все меньше походил на себя и все больше на восковую куклу.

Царевна нервно облизала губы и наконец решилась обернуться. Кошка. Черная кошка затаилась в дальнем углу комнаты у двери. Сидела там, не шевелясь, и не сводила с Нади человеческих глаз, карих, темных. От страха царевна перестала дышать, но даже не попыталась бежать.

— Не подходи, — приказала она кошке.

Голос прозвучал слишком громко, слишком испугано. Надя заслонила собой Будевина, встала между ним и той, что ждала у двери.

— Кем бы ты ни была — убирайся отсюда!

Пересохло горло, Надя облизала губы и почувствовала на них горечь полыни.

Кошка пошевелилась, встала на лапы, выгнула черную спину, но не ушла, смотрела на девушку немигающим взглядом, почти неразличимая в темноте.

— Уходи! Ты знаешь, чье кольцо я ношу? Ты не получишь этого человека. Властью этого кольца, именем того, кому оно принадлежит, я запрещаю тебе приближаться к Будевину Ван Варенбергу!

Кошка прищурила карие человеческие глаза, зашипела, Надя схватила стоящий рядом стул и запустила в нее…

Сквозь шелест штор, шепот прибоя и шуршание песчинок в часах только Роджер мог расслышать слова. Кошка-смерть, напуганная и растерянная, жалась в углу его тронного зала. Жаловалась.

Роджер слушал, сжав зубы. Потом резко ударил руками о подлокотники кресла, вскочил на ноги, в то же мгновение оказался посреди ночной улицы Морин-Дениза.

Кованые ворота госпожи Ван Варенберг были заперты, и он прошел сквозь них, стремительный в своем гневе. Бесшумно пересек по гравийной дорожке сад, поднялся по каменным ступеням дома, но войти не смог: деревянная дверь внезапно оказалась непроницаема, а дверная ручка не ложилась в руку, словно он не существовал для глупой бронзовой безделушки.

Под кустами сирени у подножья лестницы раздался смех. Роджер обернулся.

— Мы младше тебя, дядюшка, но мы тоже богини, — сказала Милость. — Ей запрещено видеть тебя, а значит, и ты не сможешь приблизиться к ней.

— Это глупо! — раздраженно сказал Роджер. — Кто вы такие, чтобы запрещать мне что-то?

— Никто, — покорно согласилась Пасиа Грина, беря сестру под руку. — Но тогда реши все сам. Если тебе дорога эта смертная — нарушь наш запрет! Войди в дом! Если же она одна из многих — уходи. Какое тебе дело до ее судьбы?