– За то, что задержал, – четко сказал Руслан. – Я не знаю, что заставило меня пойти за тобой, наверное, твоя смелость и упорство, но я подвел тебя. Сразу.

– Ты болел, – пожала плечами Софья, всхлипывая. – Ты не мог перестать. Это же болезнь…

– Это не болезнь, – еще тише, почти неслышно, сказал мальчик.

– Что? – Сова развернулась к Озимову. Не почудились ли ей эти слова? Но он посмотрел девушке прямо в глаза и твердо повторил:

– Это не болезнь!

– Но… Ты лежал два месяца! Ты был все это время без сознания, тебя знобило, у тебя был жар, и пот лил нескончаемым потоком. Как это – не болезнь?

– Не болезнь, – покачал головой Руслан. Теперь он больше доверял Сове – после того, как она столько времени ухаживала за ним и не бросила. – Это нечто… Я не знаю, как объяснить… Видела бабочек?

Макаренко кивнула, попытавшись вспомнить хоть одну не ядовитую. Таких в вологодских лесах не водилось.

– Вот! А перед этим они – гусеницы ведь? Так?

Макаренко опять кивнула, предчувствуя недоброе.

– Ну вот! Прежде чем стать бабочкой, гусеница прячется в коконе и там… болеет. То есть… перерождается? Но с нашей точки зрения это можно назвать болезнью. Ведь организм гусеницы сильно меняется. Ведь можно это болезнью считать?

– Наверное, – кивнула Сова.

– Вот и со мной… я не знаю… что это! Как объяснить? Такое было в первый раз! И не знаю… как кому-нибудь рассказать?

– А ты скажи. – Девушка сосредоточилась и совершенно серьезно посмотрела на мальчика. Может, в любое другое время после таких новостей Макаренко схватилась бы за оружие, но два стаканчика шампанского чересчур расслабили ее. После стольких месяцев заботы она считала Руслана чуть ли не своим братом и поэтому не ожидала от него неадекватного поведения, не чувствовала опасности непосредственно от мальчика. – Скажи мне, и посмотрим, надо ли говорить еще кому? В крайнем случае я всего лишь застрелю тебя, но обещаю: мучить точно не буду. Я милосерднее чужих.

– Ну, спасибо, – улыбнулся мальчик, понимая, что Софья так шутит. – Буду знать, если что.

– Обращайся, – кивнула Сова и взмахнула рукой, приглашая Озимова рассказать о мучившей его проблеме. Руслан долго молчал, вглядываясь куда-то в темный потолок, лишь лучины маленькими огоньками отражались в его глазах. Потом и лицо пошло россыпью искорок – видимо, пацан так силился выдавить признание, что весь вспотел, и крупные капли влаги на коже теперь мерцали, словно звездочки. Макаренко вновь наполнила стаканчик, вслушиваясь в хриплое дыхание мальчика. Казалось, что он никогда не решится, но наконец Руслан глубоко и шумно вздохнул и тихо-тихо заговорил:

– Это началось еще там, в «Приюте», когда этот зверь, этот… рыжий клоун пытался залезть ко мне в голову. Вот сюда, – мальчик пальцем показал в район виска. – И у него получилось. Ты мне веришь?

Сова кивнула, она долго разговаривала с Михаилом после освобождения детей от Черномора и услышала много такого, от чего у любого неподготовленного человека волосы встали бы дыбом. Прохоров рассказал, что Черноморов запирал детей в жутком лабиринте, в который превратил одну из церквей Переславль-Залесского Горицкого монастыря. Там он каким-то образом воздействовал на мозг ребенка, отчего тот видел жутчайшие галлюцинации. Спроси любого из «Приюта забытых душ», и он расскажет о страшных видениях, которые мерещились ему, когда он оставался один на один с Черномором в Храме – ловушке детских душ. Дети становились заложниками разума ужасного человека – Черномора, который управлял ими, даже находясь за много километров от них самих. Макаренко лично глядела в глаза Вани – подростка, который не мог освободиться от пут разума Черномора. И не могла избавить его от подсознательного убеждения, что Черномор рядом и сделает ему больно, если Иван ослушается его приказов или приказов его друзей из Ордена нефтяников. Ваня так и умер с этим убеждением, а Черномор находился далеко-далеко и лично никак не мог навредить пареньку.

– Он тогда влез ко мне в голову, – продолжил мальчик. – Было больно и… страшно. Он показывал мне всякие ужасы, как… меня терзают волколаки, или… как из груди, вот отсюда, – Руслан опять показал пальцем, – вылезает какая-то страшная тварь. Представь, она, типа, ела меня изнутри! Был лабиринт, где я блуждал годами и гнил – тут, тут и тут. Я хотел найти людей, чтобы они помогли мне вылечить болячки и… и… прогнать этих жутких белых червей, но… я не мог никого найти, только страшных зверей, которые пытались меня схватить, и корявые колючие ветки кустарника, который мне и помогал спасаться от зверей. Там я впервые встретил себя. Понимаешь?

– Нет, – девушка неуверенно покачала головой.

– Ну, – мальчик замахал руками, пытаясь показать, что происходило в его галлюцинациях. – Вот это… вышел я на поляну, а там тоже мальчик. Голый и скрюченный, будто ему больно. Я подошел и дотронулся до его плеча. Он вздрогнул и… ну, затрясся, что ли. И я понял, что он зарыдал. Я сказал: «Не бойся. Я тебя не обижу». А он ответил: «Я тебя и не боюсь». Представь? Реально заговорил. А потом поднялся со словами: «Я боюсь не тебя, Руслан. Я боюсь его. Ты его знаешь». И я вправду знал. Ведь это был Черномор. Его там все боятся… и мальчик тот тоже. И тут вроде как луна взошла и лицо его осветила. Представь? А лицо… точно как мое! Представь? А на теле… все мои шрамы словно огнем вспыхнули! Представь? Это был я! Я, Сова!

– О них я и хотела тебя спросить, Руслан, – быстро проговорила Софья, будто боясь, что мальчик вдруг решит забыть об этих шрамах, но он уже начал и не мог остановиться. Казалось, тайна мальчишки вот-вот раскроется и… – Откуда эти шрамы? Кто их тебе оставил? Кто так мучил тебя?

– Я узнал мальчика, – продолжил Озимов, разглядывая при этом потолок, а капли пота стали еще больше и кое-где струйками стекали с лица. – Я узнал и его, и шрамы! Оттого, что ему было холодно, становилось холодно и мне. Оттого, что ему было больно, больно было и мне. И я начал дрожать, ведь дрожал и он. Ведь он и был мной. Тем мной, который иногда выглядывает из воспоминаний. Страшных и ужасных. Которые я тут же забываю. Я спросил, озираясь, опасаясь Черномора: «Откуда шрамы?» И… тот Руслан посмотрел на меня удивленно и затравленно и тоже спросил: «Ты что, не знаешь? Забыл?» – «Забыл», – кивнул я. И он заговорил, тихо так, заговорщически оглядываясь: «Главное, чтобы о них не узнал Черномор. Ты понял? Главное, чтобы этот сукин сын не пронюхал о твоих шрамах и не сообщил о них Кизляку! Ты понял?» Я пожал плечами и спросил: «Почему?» И он произнес совсем странные слова: «Потому что ты получил их здесь!»

– То есть все эти шрамы ты получил в «Приюте забытых душ»? – нахмурившись, спросила Софья. – Но как? Ты же никогда не покидал Юрьева-Польского? Я не понимаю…

– И я, – помотал головой Руслан. – Я всегда думал, что родился и жил в Юрьеве, и послал того мальчика, то есть себя, на… Ну, в общем, подальше. И больше никогда не вспоминал о его словах, пока… Пока не началась эта болезнь.

– Кома?