— Яга, ну просил же.

— Так ить, чего ж он меня обижает? — возмутилась ведьма. — И вообще, видно ж, что девка не хочет с ним никуда идти, чего ж дальше ждать?

И из темного угла, на зависть Мышу, утратившему такую способность, показалась Яга. В рубахе провокационной длинны, с растрепанной седой косой и опасным блеском в темных глазах.

Неразборчиво что-то булькнув, Иван безвольно осел на пол. Только, смотрел при этом он не ведьму, а за нее — на хмурого Кощея, возвышавшегося за плечом Яги.

Собственно, будь я чуть впечатлительнее, тоже чувств лишилась бы…или завизжала…

Ночь вдали от источника тепла обезобразила царя.

Кожа его вновь посерела, губы высохли и растрескались, а в запавших глазах читался жуткий, звериный голод, рождая в душе непроизвольный порыв немедленно принести в честь его кровавую жертву, чтобы утолить этот голод и отвести беду.

— А вы…давно там? — спросила я, старательно проговаривая каждое слово, следя, чтобы голос не дрожал.

— С самого начала. Я этого задохлика почуяла как только он на порог мой стал, ни одна ведьминская безделушка от меня в моем же доме не укроет, — гордо ответила Яга.

— А чего ж не это… — я кивнула на Ивана не в силах верно сформулировать мысль. К счастью, этого и не нужно было, меня поняли и так.

Пожав плечами ведьма очень по-ведьмински сдала своего государства:

— Да Кощей хотел, чтобы ты сама его выбрала, по доброй воле от царевича отвернулась. Вот и ждали мы покуда ты отворот этого заморышу дашь И настоящего мужчину выберешь. А ты все тянула и тянула…

— Я не тянула, — оскорбилась поспешно, чтобы не смущаться от шальной прямоты Яги, — я вызнавала важную информацию.

— А что в ней важного? Я б и сама тебе могла все про него рассказать. Да и сейчас могу. Например, вот уж чего он тебе точно не сказал бы, так это что Марья все его глазами видит и ушами слышити. И сейчас видит, можешь помахать ей ручкой.

Мне поплохело. Это ж получается, она все знает. И про смерть царскую, и про то, что мы к Яге в гости наведались. И…про что еще она могла узнать?

Подслушивал нас Иван? И много ли услышал? А увидел?

— А сейчас, дела у нас важные есть, — вздохнула Яга и царевич упал как подкошенный. — Пусчай поспит.

— Дела?

— А ты знаешь сколько через него Марья успела узнать?

— Н-нет.

— Вот и я не знаю, а раз так, то нужно нам поторопиться.

— Свадьбу сыграем прямо сейчас, — пояснил слова Яги государь.

— Но…

В замке Кощеевом меня ждали платье, венок, волхв и хотя бы видимость соблюдения традиций.

В избушке среди пушистых елей и опасных топей меня ждал наскоро разожженый костер, остывший хлеб и скомканное бормотание ведьмы, неловко повторявшей за Кощеем слова брачного обряда. Услышав их всего единожды, он умудрился все запомнить.

Даже накинутая поверх рубахи шаль не сильно спасала от ночной прохлады и я хотела думать, что дрожу сейчас именно из-за неласкового сырого ветра.

Вот только правда была такова, что дрожала я скорее от творящегося безумия.

Свадьбу мою проводила ведьма в мрачном темном лесу, связывая накрепко с самой главной нечистью…

Поцелуй, скрепляющий наши жизни был холодным. Кощей легко коснулся моих дрожащих губ своими жесткими и сухили и обнял, сокрушенно вздохнув:

— Я бы тебя согрел, но мне и самому тепла не хватает.

— А теперь по нашим традициям, — возвестила Яга, доставая казалось из самого ночного воздуха нож, когда я уж было решила, что все закончилось и облегченно прижалась лбом к груди Кощея.

Свадебный обряд нечисти был им под стать — быстрый, неумолимый и кровавый.

Вскрыв наши вены, она смешала кровь — я даже почти не паниковала, уж больно ритуал на братание походил, а этим в отцовской дружине многие забавлялись.

Разве что дружинникам отца не приходилось пить терпкое вино, разбавленное своей и чужой кровью. Пришлось нам, от чего второй поцелуй пусть и был теплее, но отдавал медным вкусом.

Когда все закончилось я уже едва стояла на ногах, костер двоился перед глазами, а мягкий от заботы голос Яги пробивался словно сквозь вату:

— Дай руку, бедолаженька, сейчас я пошепчу, кровь и остановится.

Кощей, придерживавший меня за плечи, помогавший стоять, сам протянул ей мою кровоточащую кисть.

Того, как кожа будто сама срастается, зачарованная тихим нежным шепотом, я уже не видела, уплывая в темную тишину.

Я не помнила когда в последний раз просыпалась абсолютно счастливым человеком, но сегодня было именно такое пробуждения.

Я готова была сворачивать горы и поворачивать вспять реки, я была полна сил и крепкой уверенности в том, что день этот будет солнечным и ясным…как и вся следующая жизнь!

Дар Яги просто творил чудеса…

Потом я почувствовала тепло чужого тела и тяжесть руки. И сердце замерло.

Личность того, кто так нагло решил разделить со мной лавку была мне хорошо известна — я верила, что знаю, кто лежит позади меня. И искренне не понимала, почему он теплый.

Неужто и правда проклятие снялось?

Обернуться, посмотреть на Кощея и убедиться, что так оно и есть было боязно.

— Великие думы тебя занимают? — раздалось хриплое и чуть насмешливое за спиной.

Первым паническим желанием было зажмуриться, натянуть одеяло на голову и сделать вид, что я сплю. Да только проблемы это решит и Кощея с лавки не сгонит.

— А-ась? — просипела я, мужественно превозмогая смятение.

— С добрым утром, — вместо объяснений ответили мне. И голос был бодрый такой, живой…подозрительный очень.

— И в это доброе утро вы расколдовались? — спросила я, все так же таращась в стену и опасаясь оборачиваться. Пусть он сначала скажет, что жив и бодр, а я уже после на него посмотрю, чтобы убедиться…

— Проклятие спало еще ночью, когда я тебя в дом нес. — заверили меня.

Я медленно, нерешительно зашевелилась, стараясь и повернуться и Кощея на пол не спихнуть — подсознательно для меня он все еще был хилым полутрупом, по неведомой причине способным таскать тяжести.

Уж не знаю, чего я ожидала, но увиденное меня разочаровало. Да, кожа разгладилась и утратила трупный оттенок, черты лица пусть и не лишились полностью своей резкости, но смягчились и некогда глубокие тени под запавшими глазами выцвели — в Кощее чувствовалась жизнь, но ее все еще было слишком мало. И серебро в волосах, все так же напоминало о случившейся беде. Даже если все и разрешилось, все одно отметину эту царю предстояло носить всю жизнь.