– Не суетись. Сказано – приглядывай. Конкретные инструкции ты получишь перед выходом.

Когда Переннис и Витразин покинули зал, Клеандр, сидевший возле цезаря в маленькой каморке, куда отчетливо долетали голоса из зала, многозначительно поднял палец:

– Так рождаются заговоры, – потом с ухмылкой добавил он: – Тигидий – пес, никого не пожалеет. Никто из старших с ним не разговаривал.

Цезарь вскочил.

– Что ты мне все – Тигидий, Тигидий!.. Лярвы с ним, с этим Тигидием! Пора за Кокцеей. Прикажи Вирдумарию, пусть подберет людей.

– Ни в коем случае, господин! – вскинул руки спальник.

– Опять? – угрожая голосом, спросил Коммод и начал наступать на сидевшего на полу раба. – Что на этот раз, негодяй?

– Завтра с гонцом передашь ей сотню золотых аурелиев. Как бы в знак возмещения ущерба, который она потерпела по твоей милости. Вроде как разводные. Издашь указ, все честь по чести.

– Ты с ума сошел?! Где я возьму сто золотых? Казну стерегут три сенатора и Помпеян.

– Я в своем уме, господин. Пока Матерн поблизости, нам нельзя трогать его сестричку. Уйдет подальше – тогда пожалуйста. Ожидание наслаждения есть лучшее, чем может одарить нас наслаждение. Само блаженство – пустяк. Вспомнить не о чем, а вот предвкушение приятности – это да.

– Это да! – восхищенно повторил Коммод, затем игриво добавил: – Смотри, раб, доиграешься когда-нибудь.

Он вытащил меч, рукояткой которого колотил в дверь спальни Витразина, приставил острие к горлу Клеандра. Тот не шелохнулся, буквально оцепенел, потом, сглотнув комок, выговорил:

– Не я.

– Что «не ты»?

– Не я, а мы доиграемся.

Император задумался, убрал меч.

– В этом ты прав, паскуда. Значит, говоришь, попредвкушать?

– Ага, господин. Попредвкушайте.

Император неожиданно громко расхохотался. Заметив удивленный взгляд Клеандра, объяснил:

– Вспомнил, как будили Витразина. Как сынок гладиатора перепугался. А Саотер даже расплакался со страха. Ну дела! Сейя под кровать забилась. Вот навели шороху!

Утром в бане Коммод потребовал у секретаря передать ему полученные от префекта сто золотых. При этом добавил:

– Никаких аудиенций! Поскольку ты верно сообразил насчет Матерна, десять монет возвращаю. В следующий раз, когда начнешь торговать моим временем, бери меня в долю.

– Господин! – взволновался Витразин. – Я пытался выяснить, что затевают в претории твои недоброжелатели.

– Выяснил? – усмехнулся Коммод.

– Не успел. Полагал, что Тигидий поделится со мной…

– Поделился?

– Пока нет…

– Худо служишь, Витразин. Забираю десять золотых назад. В следующий раз будешь настойчивее. Зевать мы все не прочь, а вот верно служить – это искусство. В какой бы поздний час тебя ни подняли.

* * *

На следующий день Клеандр в сопровождении Вирдумария и двух преторианцев доставил в маленький домик на берегу Данувия государев дар и официально объявил, что Отец народа Цезарь Луций Коммод Антонин, Победитель германцев и сарматов, великий понтифик, восемнадцатикратный трибун, двукратный консул, трехкратный император, дает развод своей супруге, гражданке всаднического сословия Кокцее Матерне. Отдавая должное несравненным достоинствам Матерны, император награждает бывшую супругу почетным титулом «Ублажающая и Достойная жена», а также присваивает ей и ее будущим детям всадническое достоинство независимо от сословной принадлежности будущего мужа. Местным властям предписано оказывать ей всяческое уважение, предоставить почетное место в местном театре и во время торжественных церемоний оказывать ей знаки внимания, перечень которых приводится ниже. Посягательство на права и достоинство Ублажающей и Достойной Матерны должно караться смертной казнью, о чем магистрат Виндобоны будет извещен особо. Кроме того, цезарь и повелитель одаривает свою возлюбленную супругу денежным даром и предоставляет ей возможность посещать Рим на государственный счет, когда ей будет угодно.

Виктор Матерн, озлобившийся при виде посланцев императора, по мере оглашения указа заметно менялся в лице. Сначала сошла зверская гримаса, изломившая губы, затем он опустил длинный кинжал. Скоро в глазах появилось непонимание, затем изумление, которым он как бы поделился со своей матерью, в чьих глазах тоже вспыхнуло удивление, и вышедшей наконец из глубины дома Кокцеей. В конце оглашения указа их лица совсем разрумянились, и Матерн уже не знал, куда девать свой кинжал, – сунул его под стоявший в углу комод.

Клеандр закончил и обратился к Виктору:

– Ты, контариор, старший в роде?

– Да.

– Прими деньги.

После чего делегация так же торжественно удалилась. Кокцея бросилась в свою спальню и бурно разрыдалась. Мать поспешила за ней.

– Что ты, что ты, родная? Вот все и закончилось. Хвала богам, император поступил как благородный и честный человек.

– Я не хочу здесь оставаться, – жарко зашептала Кокцея. – Я хочу во дворец. Аид с ней, с Клиобелой! Я больше не могу видеть эту грязную хижину. Я хочу в Рим. Скажи, – жарко зашептала она, прижимаясь к матери, – ты слыхала о Палатинском дворце? Нет? А я слыхала. Клеандр рассказывал, что там на каждом шагу чудеса. Зачем мне эти деньги, я хочу к нему! Я сейчас отправляюсь в Виндобону. Буду стоять у ворот, пока он не выедет. Я должна его увидеть. Обращусь к Витразину. К Саотеру! Я ноги им обмою, только бы они до пустили меня к Луцию. Я сумею убедить его. Он не откажет, он не сможет выгнать меня…

Она вновь зарыдала.

Стоявший в дверях Виктор опустил голову, вернулся в гостиную, вытащил из-под комода кинжал, сунул его в ножны. Приблизился к полке над домашним очагом, где были выставлены домашние боги и изображения предков: отца, деда, божественного Октавиана Августа, Всемогущего Юпитера, защитницу женщин Минерву, небольшой бюст Марка Аврелия. Спросил: как быть? Он уже совсем собрался дезертировать из армии и переселиться в германские земли. Там обосноваться. У него немало друзей среди квадов и боев. Проживут. Но теперь этот поступок означал, что он ставит крест на будущем сестры. С таким-то указом у нее от женихов отбоя не будет. Ее будущее, считай, обеспечено. Значит, придется топать в Аквитанию.

Так распорядилась судьба.

Глава 11

Последнее известие от Лета пришло в конце июня. В нем сообщалось, что сокровища взяли. Не так много, как ожидалось, но среди груды янтаря есть редчайшие диковинки, способные затмить груды золота. Была в этой новости некая светлая, возбудившая Коммода струя, однако день шел за днем, обнадеживающих известий с той стороны больше не поступало, и меланхолия вновь овладела цезарем. Теперь он вообще перестал появляться на людях. Гонцов из претория стража сразу заворачивала обратно.

Руководство армии, личный состав легионов всколыхнулись после июльских ид (15 июля), когда император Луций Коммод Антонин внезапно объявил о намерении совершить обряд жертвоприношения, чтобы почтить отеческих богов и выпросить у них милость и