Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постепенно я уснул, полный чувства своей вины – и вожделения.
Когда я проснулся, было темно. Луна забралась высоко и сияла изо всех сил, ее свет проникал сквозь ветки над моей головой и отбрасывал на снег игольчатую тень. Костер прогорел, но угли еще не потухли. Я подул на них, заставив заалеть, добавил хвороста, и через считаные секунды огонь заполыхал снова.
Эшли зашевелилась. От огня на ее лицо ложились длинные узкие тени. Она сильно исхудала, сбросила все двадцать фунтов, вокруг запавших глаз залегли черные круги, белки глаз были в красных прожилках, изо рта плохо пахло – организм пожирал себя изнутри.
Мой вел себя не лучше.
Я оделся, помог одеться ей, закутал и потащил к выходу. Тянуть сани можно было только ярдов сто, потом начинался крутой подъем, и там мне пришлось поставить ее на ноги. Она обхватила меня за шею. Я переставил ее вправо, чтобы сломанная нога была между нами.
Она случайно оперлась на сломанную ногу и застонала.
– Неприятное ощущение…
– Хотите присесть или вернуться?
Она покачала головой.
– Нет, идем дальше.
Мы никуда не торопились: шажок за шажком, как я и обещал. Увязавшийся за нами Наполеон прыгал по нашим следам, радуясь прогулке.
Эшли держалась правой рукой за мою шею и крепко переплела свои пальцы с моими. Мы двигались шаг в шаг. Расстояние, которое я преодолел накануне за двадцать минут, теперь мы осилили только лишь за час. Зато мы добрались до места без происшествий. Я усадил ее на обрыве, предложив обозревать окрестности площадью в 60–70 квадратных миль.
– При иных обстоятельствах я оценила бы эту красоту, – заявила она.
Я положил компас себе на колено, подождал, пока остановится стрелка, и указал поверх зеленого пространства на горную гряду вдали.
– Видите бурый штрих? Такой плоский, горизонтальный, выше кончиков елей? Вон там, слева от заснеженного хребта?
Наполеон запрыгнул мне на руки и тоже уставился на долину.
Эшли напрягла зрение.
– Тут все заснеженное…
Я подождал, пока она обведет взглядом весь горизонт. Мы оба пытались разглядеть какую-то соринку на расстоянии 8 – 10 миль – чем не иголка в стоге сена?
– Теперь видите?
– Да… – Она немного помолчала. – Как вы вообще умудрились это разглядеть?
– Сам не пойму.
– Настоящий подвиг!
– На этот подвиг у меня ушло десять минут. На солнце эта штука должна засиять. Если это сделано людьми, то оно отразит солнечный свет и тем самым докажет свое неестественное происхождение.
Мы стали ждать, стараясь не смотреть в ту сторону, чтобы наша затея не лишилась смысла. Если много раз повторить одно и то же слово, то останется только звук, утративший смысл. Вот и здесь было то же самое.
Солнечный свет скользнул по горному склону, гоня перед собой тень, и заглянул в долину. Наконец-то мы увидели, что она собой представляет: пространство, ограниченное с трех сторон крутыми зубчатыми горами, посередине которого разлилось хвойное море, исчерченное ручьями и усеянное замерзшими озерцами. Многие деревья высохли, тысячи, лишившись коры и выбеленные солнцем, высились как одинокие часовые. Упавшие великаны лежали под самыми разными углами, создавая первозданный хаос библейских пропорций.
– Как называется игра, в которой вы берете пучок соломинок, ставите их торчком, а потом позволяете упасть, как им вздумается?
– Бирюльки.
– Вот-вот! – Я обвел рукой зеленое море внизу. – Похоже, Создатель затеял здесь игру в гигантские бирюльки, но уже в самом начале отвлекся.
Она засмеялась.
Прежде чем солнце засияло вовсю и блеск снега лишил нас всякой возможности что-либо разглядеть, бурый предмет засверкал. Или замерцал. Одновременно замерцало нечто, расположенное ниже него.
– Видите? – спросил я, не поворачивая головы.
– Ну да… Только я не уверена, что это: бликующий лед или снег или что-то другое.
– А вы приглядитесь. Видите вон ту прогалину?
– Вижу.
– Вдруг это замерзшее озеро?
– Ну и что?
– А то, что я бы, например, решив построить домик в горах или еще что-то, чтобы забраться подальше от людей, выбрал бы местечко на берегу озера.
– Понимаю.
Солнце сияло все ярче, блеск снега слепил глаза и уже ничего не позволял разглядеть.
– Ну что скажете?
Я показал пальцем, каким путем мы пришли. Идя дальше по этому маршруту, мы бы спустились, промахнувшись мимо долины, которой сейчас любовались.
– Там нам было бы теплее, легче дышалось бы. Но я не знаю, куда это нас приведет и сколько времени нам туда идти. – Я описал рукой дугу, ткнув пальцем в отдаленный предмет, привлекший наше внимание. – Там, среди этих «бирюлек», снегу по уши, там густая чаща, замерзшие ручьи под снегом, куда я могу провалиться. Если эта штуковина не оправдает наших надежд, то мы потеряем лишнее время и силы, когда потащимся потом вон к тому перевалу, с которого, как кажется, можно будет спуститься ниже…
– Ничего себе дилемма… – пробормотала Эшли. Я кивнул. – Сколько у нас осталось еды?
– Если экономить?
– Да.
– Примерно на день. Или на полтора, если поголодать.
– Сколько времени вы сможете протянуть без еды?
– Дышать я смогу еще неделю, но полностью лишусь сил. А если при этом тянуть сани… – Я пожал плечами. – Даже не знаю.
– По-моему, если не пополнить запас еды, то мы еще сумеем пересечь долину и добраться до этой нашей неясной цели. Там нам придется свернуться калачиками и надолго уснуть.
– Вам нравится такой исход?
– А вы можете предложить что-то лучше?
– Не могу.
– Что, если вы оставите меня здесь и отправитесь на разведку в одиночестве?
– Я уже думал об этом. Конечно, так я добрался бы туда гораздо быстрее, но нет гарантии, что это будет безопасно и что я смогу к вам вернуться. Если я упаду, поранюсь, пойду на корм пуме, то вы останетесь в неведении, и мы оба умрем поодиночке, не найдя ответ ни на один вопрос. Я не хочу так рисковать.
– А если я хочу?
– Не вам решать.
– Почему это?
– Потому что идти туда и обратно пришлось бы мне, а не вам.
– А если бы я вас попросила?
– Я бы отказался.
– Почему?
– Представим, что я прихожу туда и, стоя на той гряде, вижу дом, дорогу или еще что-то и решаю, идти ли мне дальше. Это значит принять решение оставить вас одну еще на несколько дней. К тому времени, когда я нашел бы помощь и вернулся, вы бы уже испустили дух.