Не трожь мою жену! — Ударив Корсака по руке, Фрэнк отвел ее от Анжелы.

Ты что, ударил меня? — рассвирепел Корсак.

Ты имел в виду тот легкий шлепок? — Фрэнк изо всей силы ударил Корсака по руке. — Или вот эяго?

Папа, перестань, — попросила Джейн.

Лицо Корсака приобрело опасный красный оттенок. Обеими руками он толкнул Фрэнка Риццоли на рабочий кухонный столик.

А это уже нападение на полицейского.

Брат Джейн встал между двумя старшими мужчинами.

Эй. Эй!

Ты уже не полицейский! — заорал Фрэнк-старший. — И ничего удивительного: толстая жопа, и сердечко пошаливает.

Папа, — взмолилась Джейн, убирая подальше от отца деревянную подставку с кухонными ножами. — Прекрати. Прекратите оба!

Корсак поправил воротник своей рубашки.

Ради Анжелы я готов не обращать внимания на все то, что сейчас произошло. Только не надо думать, что я когда-нибудь это забуду.

Проваливай из моего дома, говнюк! — заявил Фрэнк-старший.

Из твоего дома? Ты ушел от нее, — заметил Корсак. — Поэтому теперь это дом Анжелы.

Последние двадцать лет я выплачиваю за него кредит. И что, ты до сих пор считаешь, что можешь покушаться на мою собственность?

Собственность? — Анжела внезапно выпрямилась, словно кто- то вонзил копье ей в спину. — Собственность? Вот что я для тебя, Фрэнк?

Мам, — возразил Фрэнки, — папа не это имел в виду.

Именно это он и имел в виду.

Нет, не это, — ответил Фрэнк. — Я просто хотел сказать…

Анжела смерила его тысячевольтным взглядом.

Я не собственность. Я сама по себе.

Скажи ему, малышка, — подбодрил Анжелу Корсак.

А ты заткнись! — в один голос рявкнули Фрэнк и Фрэнки.

Я хочу, чтобы вы ушли отсюда, — проговорила Анжела, поднимаясь со своего места у стола, — настоящая валькирия, готовая к бою. — Вон! — скомандовала она.

Фрэнк и Корсак обменялись неуверенными взглядами.

Ну, вы слышали, что она сказала, — пробормотал Корсак.

Я имела в виду вас обоих. Всех вас, — уточнила Анжела.

Корсак потрясенно покачал головой.

НоАнжи…

У меня от ваших криков и драк голова болит. Это моя кухня, мой дом, и я хочу, чтобы они снова стали моими. Немедленно.

Мам, да это же чудесная идея, — похвалил Фрэнки. — Чудесная идея. — Он похлопал отца по спине. — Пойдем, папа. Дадим маме время, и она придет в себя.

Это не поможет в случае с твоим отцом, — отозвалась Анжела. Она оглядела незваных гостей, собравшихся у нее на кухне. — Ну, чего же вы ждете?

Он уйдет первым, — потребовал Фрэнк, глядя на Корсака.

А почему это я?

Мама, мы все уходим, — успокоила ее Джейн. Схватив Корсака за руку, она потянула его к входной двери. — Фрэнки, уведи папу.

Только не ты, Джейн, — возразила Анжела. — Ты можешь остаться.

Но ты ведь сказала…

Я хотела, чтобы ушли мужчины. Это от них у меня разболелась голова. А ты должна остаться, чтобы мы смогли поговорить.

Проследи за ней, Джейни, — велел Фрэнк, и Джейн ясно почувствовала нотку угрозы в его голосе. — Помни, мы семья. Это невозможно изменить.

Иногда я жалею об этом, подумала Риццоли, когда мужчины уходили с кухни, оставляя после себя такой явный шлейф враждебности, что, казалось, можно было вдохнуть ее запах. Джейн не решилась не только заговорить, но даже пошевелить хоть мышцей, пока не услышала, как хлопнула входная дверь, а затем — как одновременно взревели двигатели всех трех машин. Она с облегчением выдохнула, поставила подставку с ножами на ее привычное место на разделочном столе и поглядела на маму. Странный, однако, поворот событий. Казалось, именно Фрэнки всегда был предметом самой большой материнской гордости; ее сын — морской пехотинец — не мог быть неправ, даже когда он мучил своих брата и сестру.

Но сегодня Анжела попросила остаться не Фрэнки, а Джейн, и теперь, когда они остались одни, Риццоли некоторое время пристально разглядывала маму. Лицо Анжелы до сих пор было раскрасневшимся после вспышки гнева. С этими розовыми щеками и огоньками в глазах она не походила ни на чью собственность. Она выглядела женщиной, которая должна сжимать в руках копье и боевой топор, пуская пар из ноздрей. Однако, когда до них донесся шум уезжающих машин, эта воительница несколько поникла, снова превратившись в усталую женщину средних лет. Анжела тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками.

Мам! — окликнула Джейн.

Я всего лишь хотела снова ощутить любовь. Снова почувствовать, что живу.

«Живу»? Что ты имеешь в виду? Ты разве не чувствуешь себя живой?

Я чувствую себя невидимкой, вот кем я себя чувствую. Каждый раз я ставила перед твоим отцом ужин. А потом смотрела, как он заглатывает его. И даже ни разу не похвалил. Мне казалось, что так и должно быть, когда ты замужем тридцать пять лет. Откуда мне было знать, что случается иначе? Я решила: всё. Мои дети выросли, у меня есть дом с прекрасным участком. Кто я такая, чтобы жаловаться?

Я не знала, что ты была несчастна, мам.

А я и не была. Я просто… — Анжела пожала плечами. — Существовала. Дышала. Вот ты. Ты недавно замужем. Вы с Габриэлем, наверное, и не знаете, о чем я толкую и, надеюсь, никогда не узнаете. Ужасно думать, что твои лучшие годы остались в прошлом. Он заставил меня почувствовать это.

Но ты ведь так расстроилась, когда он ушел.

Конечно, я расстроилась! Он ушел от меня к другой женщине!

Значит… тебе он был не нужен. Но и ей он не должен был достаться.

Почему это так сложно понять?

Джейн пожала плечами.

Думаю, я это понимаю.

А все-таки пожалеть пришлось именно ей. Шлюшке. — Анжела громко и цинично хихикнула.

Думаю, они оба жалеют. Именно поэтому папа хочет вернуться домой. Полагаю, он уже опоздал?

У Анжелы дрогнула губа, и она опустила взгляд на стол, где лежали ее руки. Десятилетия стряпни, ожоги от кипящего масла и порезы от кухонных ножей усеяли эти руки боевыми шрамами.

Я не знаю, — пробормотала она.

Ты же только что рассказала мне, что была несчастна.

Была. А потом появился Вине, и я почувствовала себя другим человеком. Молодой женщиной. Мы делали всякие глупости, такое, что я даже представить себе не могла. Например, стреляли из пистолета. Купались голышом.

Без подробностей, мам.

«Их слишком уж много», — подумала Джейн.

Мы ходим с ним на танцы, Джейни. Ты можешь припомнить, когда твой папа последний раз водил меня на танцы?