Несколько минут мы ехали молча.

Давно уже вертелся у меня на языке вопрос, но я его не задавал, надеясь, что Уитлей сам затронет интересующую меня тему.

Наконец, не выдержав, я с напускной небрежностью спросил:

— Не посещал ли кто лагеря? Не было ли гостей?

— Даже крыса не забегала, — процедил Уитлей и вновь погрузился в задумчивость.

— Как? Неужто никто обо мне не справлялся?

— Как будто нет, — покачал головой лейтенант. — А впрочем, я и забыл, — ответил он каким-то неестественным тоном. — Вас действительно спрашивали.

— Кто же?

Я старался скрыть волнение.

— Вот этого уже сказать не могу, — ответил Уитлей, явно подсмеиваясь. — Кто-то сильно обеспокоен вашей участью. В лагерь к нам забегал мальчишка-мексиканец. Не сомневаюсь, он выполнял чье-то поручение. Смышленый и ловкий юнец! Так и не удалось нам выяснить, кто его подсылал. Он все спрашивал, не вернулись ли вы, и, получая отрицательный ответ, корчил жалобную рожицу. Появился мальчуган со стороны гасиенды.

Уитлей сделал ударение на последних словах.

— Следовало, конечно, задержать мальчишку по подозрению в шпионаже, — полушутливо прибавил лейтенант, — но мы были уверены, что он подослан кем-нибудь из ваших друзей.

Приятель мой умолк, и при свете луны я заметил, что он лукаво улыбается.

Каюсь, я часто дразнил Уитлея хорошенькой Кончиттой; сейчас настал его черед потешаться надо мной. Я не способен был отшутиться. Товарищ мог позволить себе любую вольность, а я бы кротко выслушал его. Слова его прозвучали для меня сладкой музыкой.

Я поехал дальше в радостном сознании, что я не забыт. Изолина не посмеялась надо мной!

Вдали блеснул золоченый флюгер часовенки.

Скоро увижу я белые стены гасиенды, залитые неверным светом луны.

С волнением смотрел я на хорошо знакомый мне дом, думая о прекрасной жемчужине, заключенной в этот скромный ларец…

Глава XLIII

ЭЛИЯ КВАКЕНБОСС ГАРЦУЕТ НА КОНЕ

Уже заалел восток, когда мы въехали в поселок.

Дорогой я успел утолить голод. Кое-кто из рейнджеров предусмотрительно набил ранцы провизией, узнав, что я с утра ничего не ел, солдаты наперебой угощали меня. Я напился воды из солдатской манерки, а Уитлей, по обыкновению, предоставил свою флягу в общее пользование.

Уже улеглось возбуждение, которое поддерживало силы в минуту опасности, и я почувствовал себя усталым и разбитым. Едва успел я лечь, как крепко уснул.

Несколько часов отдыха подкрепили меня и физически, и нравственно. Проснулся я бодрый и исполненный радужных надежд.

В это утро я посвятил немало времени своему туалету. Затем, наскоро позавтракав и закурив сигарету, вышел на азотею.

Народ на площади окружал Белого мустанга. Конь надменно изгибал шею и раздувал точеные ноздри, словно чувствуя, что красота его вызывает общий восторг.

Рейнджеры, поблано, уличные торговки — все с изумлением разглядывали дикого мустанга.

«Чудесный подарок! — подумал я. — Достойный первой красавицы в мире…»

Сначала я собирался лично отвести Изолине коня: вот почему я потратил целый час на одевание. Но, поразмыслив, я отказался от первоначального плана.

Целый ряд соображений удерживал меня от визита в гасиенду, а главное — я боялся своим посещением скомпрометировать дона Варгаса и его дочь.

Принятие подарка от техасского офицера могло навлечь беду на мексиканку. Но Белый мустанг подносился как бы в возмещение за подстреленную мной кобылу. Изолина легко могла оправдаться перед своими соотечественниками и отвести обвинение в дружбе с американцами.

Итак, я останусь дома, а мустанга отправлю с грумом.

Лассо уже наброшено на трепещущего коня, негр ждет моих распоряжений.

Но рейнджеры мои — большие балагуры и насмешники. По доносившимся до меня обрывкам разговоров я понял, что они избрали меня мишенью своих шуток. Момент для увода коня неподходящий. Надо повременить. Не разумнее ли дождаться ночи?

Хорошо бы, накрывшись шапкой-невидимкой, проскользнуть в толпе и ускакать в гасиенду!

К счастью, неожиданное происшествие отвлекло внимание рейнджеров от моего мустанга.

Героем дня был Элия Квакенбосс.

Надо сказать, что во всем отряде Квадратный Череп был самым оборванным. Одежда нескладно сидела на его неуклюжей фигуре. Он был неряшлив и во время своих ботанических экскурсий немилосердно рвал одежду, цепляясь за колючие кусты. В одну неделю он приводил в негодность даже грубое солдатское сукно и вечно ходил в живописных лохмотьях.

Квакенбосс отличился в ночной схватке, пристрелив одного из пяти гверильясов. Солдаты не поверили ему и говорили, будто Квакенбосс попросту хвастает. Обиженный увалень вытащил пулю из раны мексиканца и представил ее на рассмотрение товарищей.

Карабин Квакенбосса был особого калибра, а пуля подходила только к нему. Пришлось признать правоту нашего стрелка.

По обычаю рейнджеров одежда убитого переходит в полную собственность победителя. Торжествующий Квакенбосс сбросил свои бесформенные лохмотья и появился утром на площади в пышном мексиканском одеянии.

Никогда плотный мексиканский бархат не облегал подобных ляжек! Никогда такие грубые лапищи не вылезали из рукавов вышитого жакета! Неуклюжий рейнджер, переряженный мексиканцем, был так смешон, что товарищи и туземцы, толпившиеся на площади, встретили его дружным хохотом.

Даже суровые потомки индейцев присоединились к общему веселью.

Но это еще не всё.

Среди прочей военной добычи Квакенбоссу достался мустанг одного из команчей. Собственная его боевая лошадь давно хромала на все четыре ноги, и приобретение нового мустанга осчастливило незадачливого Квакенбосса.

То был сильный и горячий конь, хороших статей. Многие рейнджеры, наверное, втайне завидовали Квадратному Черепу, который с торжеством вывел мустанга на площадь.

Когда умолкли взрывы хохота, был отдан приказ садиться на лошадей, и Квакенбосс наравне с прочими вскочил в седло.

Не успел он утвердиться, как лошадь злобно заржала. Она лягнула сначала задними копытами, затем передними,