Каждый день Марк вёз Анну на работу, каждый вечер забирал, и они возвращались домой, в их уютное гнёздышко на Набережной с видом на Босфор, Галатский мост и Старый город.

И на вопрос, который он задавал себе каждый день, когда жил здесь без Неё: зачем он снял эту квартиру с видом на залив, огромной кроватью и просторным застеклённым балконом, где стоял обеденный стол, сам собой возникал ответ. Потому что всегда думал, что они будут жить здесь вместе, даже если не отдавал себе в этом отчёта.

Когда мир погружался в темноту, она зажигала свечи, он накрывал ужин. И сидя за столом (он с бокалом вина, она — с бокалом гранатового сока), кусали по очереди кюфте — маленькие котлетки из свежего ягнёнка, завёрнутые в лист салата в булке, купленные на ужин с тележки.

По Босфору плыли корабли. Старый Город слепил огнями. Марк чистил для Печеньки жареные каштаны — и не было в мире людей счастливее, и города прекраснее.

Его отец говорил: твой дом там — где твоя семья. И у Марка не было никакого желания спорить.

Он был с ним полностью, безоговорочно согласен.

Он ненавидел этот город, пока в нём не появилась Она.

А теперь любил. Когда его сын или дочь спросит, он расскажет ему (или ей) об этом городе то, что чувствует сейчас. И, наверное, также, как для Марка, для его сына (или дочери) Стамбул станет разочарованием, а он не сможет объяснить, что в нём было такого, что он запомнил на всю жизнь.

Ощущение. Он не хотел тут жить, не хотел оставаться и по-прежнему понимал, что зря согласился на эту грёбаную стажировку, но он запомнит его как ощущение счастья.

И будет помнить всю жизнь.

Ругались ли они с Аней в Стамбуле? Да, как и в Москве.

Она всё так же ставила в холодильник недоеденную еду. Он всё так же пялился в окно.

Но как однажды они договорились: какие бы непримиримые разногласия ни заставили их выяснять отношения — не уходить, так и сейчас договорились: какие бы вещи, поведение, поступки их не раздражали друг в друге — озвучивать. И как бы ни хотелось сказать: «да к чёрту тебя!» — не рассматривать возможность расстаться.

И, как ни странно, это работало.

Давало уверенность. В завтрашнем дне, в человеке, которого ты выбрал, в решении, которое принял. Это тоже было самосбывающееся пророчество: она будет любить тебя любым. Больным, сонным, пьяным, говорящим ерунду, обиженным, беззаботным, раненым, покрытым шрамами.

Её не надо впечатлять и быть не тем, кто ты есть. Но ты хочешь быть таким, как она тебя видит: лучше, интереснее, сильнее. И ты становишься таким, потому что уверен.

Уверен в ней. Уверен в себе.

Уверен в том, что у вас есть завтра.

Чего он никак не ожидал от Стамбула, что именно там получит сообщение от бывшей.

От той самой бывшей бывшей.

«Привет! Как дела?» — повисло на экране.

Они с Аней синхронно повернули головы. Лёжа на кровати, оба работали в ноутбуках, телефоны лежали между ними.

— Тебе, — сказала Аня.

— Понятия не имею кто это, — отвернулся Марк.

«Ну, Марик! Это я, Катя. Катя Котик. Ответь», — прилетело через минуту.

Аня посмотрела на Марка вопросительно, но не «Кто это, я не поняла?», а «Может, всё же ответишь?». Марк покачал головой. Потом он её заблокирует, эту Катю Котик. Сейчас просто проигнорирует.

«Марик-Фонарик, ну не обижайся. Я слышала, ты развёлся? Хочешь, позвоню?»

— Не хочу, — вслух ответил Марк. Но это же была Катя. Звонок раздался через секунду.

Марк его сбросил. Выключил звук, перевернул экраном вниз.

— Надо поговорить, да? — повернулся он к Ане.

— Надо — неправильное слово, — закрыла она свой ноутбук, отставила в сторону. — Если не хочешь, не будем. Но, мне кажется, придётся.

74

— Ты увидела фотографию и спросила у мамы, — догадался Марк и тоже закрыл свой ноут.

— Боюсь, её версия и твоя могут сильно отличаться. Это, как если бы ты спросил у моей мамы про Беккера. Знаешь, как она меня чихвостила, за то, что мы расстались, — вздохнула Аня. — Мамам всего не объяснишь. А ты задолжал мне этот разговор, Максимус, — она показала на телефон.

Марк приподнял бровь:

— Когда?

— Разговор про ревность, — сев перед ним, скрестила она по-турецки ноги, готовая слушать.

Марк встал.

— Он не про ревность, Ань, — налил себе воды. Осушил стакан до дна. — И не про бывшую. И даже не про прошлое. Он про стыд.

— О, про стыд я знаю, — понимающе кивнула она.

— С тобой поступили жестоко и несправедливо. А я… — Марк поморщился, — сам дурак.

— Похвальная самокритика, но позволь мне решать. Итак, вы познакомились… — Аня похлопала по кровати, приглашая Марка сесть.

— На сайте знакомств, ничего из ряда вон выходящего, — он послушно сел рядом. — Пообщались, меня зацепило, я пригласил её в ресторан.

— Она пришла?

Он кивнул.

— Время провели классно. Смеялись, делились личными историями, обсуждали разное. Она мне очень понравилась. Мне показалось, что я ей тоже. И, пожалуй, рассказ про конфетно-букетный период можно было и пропустить, потому что всё самое интересное началось потом, но было несколько моментов, на которые мне надо было обратить внимание сразу, но я не обратил.

— И что же это? — оперлась Аня подбородком на скрещённые пальцы.

— Буквально сразу Катя (её зовут Катя) отказалась от второго свидания. Якобы собралась в выходные на шопинг. Ну, собралась и собралась, — он пожал плечами. — Мы переписываемся, перекидываемся мемами, рилсами, она нередко пишет первая, то есть общается охотно, я отвечаю. Контакт есть. К выходным выясняется, что она не пошла на шопинг, потому что ей не перечислили зарплату, сидит плачет. Я отправил ей цветы. Деньги у меня были, я и получал неплохо, и тратить мне их было не на что. Поэтому отправил сразу…

— Пятьдесят одну розу? — догадалась Печенька.

— Сто одну, — усмехнулся Марк. — Потом подумал и предложил сходить с ней на шопинг.

Он лёг, вытянулся на кровати и уставился в потолок. Анька зажала руками рот, как та обезьянка из «ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу».

— Что? — посмотрел на неё Марк.

— Ты прошёл кастинг, — улыбнулась она. — С деньгами и не жмот. Что было дальше? Она сказала, что отложила платье и забыла дома кошелёк?

— Вроде того, — хмыкнул Марк. — Я снова пригласил её в ресторан, она сказала, что поправилась и не влезает в платье, поэтому не пойдёт, садится на