– К черту.

Радьков трижды сплюнул через левое плечо, пригладил жидкую шевелюру, всмотрелся в отражение, кивнул, словно прощался с самим собой.

Губернатор спустился к машине. Горячий летний воздух буквально обрушился на него. Радьков нырнул в салон и тут же захлопнул дверцу. Теперь можно было дышать свободно – работал кондиционер.

– Поехали, – сказал он шоферу тоном космонавта, отправляющегося в полет.

Губернаторский кортеж выехал из ворот резиденции.

– Сама ты дура набитая, – по-домашнему пробурчал себе под нос глава области и потянулся к дверце встроенного в лимузин бара, но открывать не стал, передумал. – Точно, вернусь домой, тогда и нажрусь в хлам.

Неподалеку от озера виднелись две пожарные машины, от них к лесу тянулись рукава шлангов. Два пожарных расчета день и ночь поливали окружавший резиденцию лес из брандспойтов. Заместитель покойного Точилина, исполнявший сейчас обязанности местного главы МЧС, с губернатором не спорил.

Кортеж мчал нагло, по осевой. Пока мигалки на головной машине не включали, безмолвствовала и сирена. Шоссе было пустынно. Здешние водители избегали его, как чумы, хоть официально движение здесь и было открыто для всех желающих. Вот только куда по нему уедешь? Дорога с первоклассным идеально ровным покрытием, соединяющая город с резиденцией, была сооружена только для самого губернатора, его обслуги и гостей. Стихийные грунтовки, ведущие в обход резиденции дальше – к ближайшей деревне, перекопали и закрыли шлагбаумами, перекрыли и все съезды в лес. Если на дороге и появлялся какой-нибудь любитель-грибник, то к нему курсирующий здесь патруль ГИБДД стандартно применял штраф за неправильную парковку: станешь на обочине – тебе напомнят, что это запрещено правилами дорожного движения, съедешь с дороги – оштрафуют за въезд в зеленую зону. Хорошо еще, если не успеешь уйти далеко в лес, а то вернешься с грибами, а машины на прежнем месте не окажется – увез на штрафплощадку эвакуатор.

Кортеж летел сильно за «сотню», но в хорошей машине скорость практически не ощущалась. В городе выдрессированные регулировщики уже расчищали путь для местного главы.

В воздухе висел густой запах гари. Некоторые из прохожих даже ходили в марлевых масках, смоченных водой. Закатное вечернее небо было непонятного серого цвета и лишь на западе отливало красным. Диск солнца расплывался, как в тумане. Пепел, сыпавшийся на город уже который день подряд, тонкой пылью покрывал листья, траву, крыши домов. А потому казалось, что весь город отлит из бетона. Марево поднималось над раскалившимся за день асфальтом.

– Да уж, – вздохнул Радьков. – Прямо конец света какой-то. Каприз природы, мать ее.

– Воздух, Александр Михайлович, такой, – поддержал своего хозяина водитель, – что воздушный фильтр менять завтра придется, а я лишь месяц назад новый поставил.

Не остановившись ни на одном из светофоров – вместо них движением управляли регулировщики, – кортеж вырулил к областному Белому дому. Обычно Радьков выходил из машины не у парадного крыльца, а во внутреннем дворике, но сегодня возле здания собрался народ, а потому губернатор покинул машину на глазах у горожан и даже приветственно помахал им рукой. В телемосте предполагалось и включение площади в областном центре. Вот чиновники из властной вертикали и обеспечили явку проверенных людей, подготовили, раздали вопросы, короткие выступления. Сотня статистов, в основном школьные учителя, стоявшие под растянутым транспарантом, организованно поприветствовали Радькова. Правда, к людям проверенным прибилось несколько местных оппозиционеров, поэтому до слуха Александра Михайловича донесся и осуждающий свист. В толпу тут же ввернулось несколько милиционеров, выискивая непослушных. Телевизионщики устанавливали осветительные приборы. Оператор «пристреливал» камеру. Стервозного вида журналистка со скошенными от постоянного вранья глазами – звезда местных теленовостей – сияла, как новенькая монета, ведь ей предстояло появиться сегодня в эфире общенационального телеканала.

Передвижная телевизионная станция – ПТС, фура размером с городской автобус на шасси «КамАЗа» – стояла на узкой улочке за углом площади. Перед открытой настежь из-за жары дверью передвижной аппаратной курила выпускающая группа. Те, кто оставались за кадром, могли себе позволить шорты и легкие майки. На крыше ПТС, осуществляющей связь с Останкино, уже круглела развернутая параболическая антенна. Внутри фуры таинственно помигивали телевизионные экраны и мониторы компьютеров. Видеоинженеры проверяли готовность к трансляции, связывались с Москвой. Режиссер выпуска, пожилой толстяк с умным лицом и внимательными глазами, прикладывался к бутылке с минералкой и на правах старшего, как по возрасту, так и по должности, поучал молоденькую практикантку – свою ассистентку.

– Вы, молодежь, ни хрена в своей профессии не смыслите. И смыслить не будете, пока на прямых эфирах не поработаете. Это такая школа! Привыкли все в записи делать, когда каждый ляп можно вырезать, картиночку красивую вмонтировать, звук исправить. А прямое включение такого не позволяет. Одно спасение, что камеры, если их несколько, можно переключать. Но не успел кнопку на пульте вовремя нажать – и все, на экран вывалится то, что тебе и близко не нужно. Начальство потом во вредительстве обвинит. Режиссер прямого эфира – это самурай, способный отбивать летящие в него стрелы мечом-катаной. А я начинал, когда еще всяких этих видеомагнитофонов, кассет, дисков, компьютеров в помине не было. Все впрямую работали. Ну, только репортажи из глубинки на кинопленку снимали. Отснял, тут же приехал, проявил, высушил, смонтировал, пленку в кинопроектор, камеру на экран нацелил – и в эфир, в новостной выпуск.

– Ну, это уже прямо какой-то «закат солнца вручную», – ужаснулась девчонка и присела на корточки, чтобы поделиться сосиской из хот-дога с бездомным, но умилительно красивым котом.

– А ну, пшел нах... – закричал режиссер и, подцепив кота ногой под живот, отбросил его на другую сторону узкой улочки.

– Что с вами?

У практикантки даже челюсть отвисла.

– Ненавижу котов.

– У вас на их шерсть аллергия?

– С определенного времени, с самого начала перестройки. Это еще при Горбачеве было. Первый секретарь обкома у нас в студии выступал. – Режиссер покосился на губернаторский лимузин. – В тогдашней табели о рангах – это покруче губернатора. А наши женщины-редакторы жалостливые котиков бездомных возле буфета телестудийного все прикармливали. Вот, как ты. Так эти сволочи хвостатые вконец обнаглели. Летом еще ничего, по улице бегали. А зимой им, видите ли, холодно стало. Коты в студийный корпус пробрались, там же целый подпольный этаж со всякими кабелями, лабиринт почище того, в котором Минотавр на Крите обитал. Там им тепло, видите ли.

– А, гадили они там под полом в студии, – догадалась практикантка с недоеденным хот-догом в руке.

– Пусть бы себе гадили, с этим проблем нет, и так от нашего телевидения воняет и воняло со дня его создания на всю область, – ухмыльнулся режиссер, – по телевизору запах не передается... И вот, сидит наша заслуженная номенклатурная ведущая в студии за столом, беседует с руководителем области. Тот о перестройке, о новом мышлении, о социализме с человеческим лицом электорату на полном серьезе обновленную линию партии втюхивает. И тут, это я из аппаратной вижу, прямо к столу с первым секретарем обкома кот помойный выходит – и стоит, тварь наглая, хвост пистолетом держит. Прыгнуть на стол изготовился, скотина безрогая. А у меня всего две камеры в студии – картинку по большому счету перебить и нечем. Ассистент мой, дурак, от смеха киснуть стал, в конвульсиях корчится. Я мигом переключаюсь на камеру, которая «крупняк» снимает, чтобы стол из кадра ушел. И вовремя. Кот на стол прямо перед секретарем обкома прыгнул – и ходит. Глава области как говорил, так и говорит, умел мужик удар держать. А котяра задницей к камере повернулся, своим хозяйством светит. Но это уже только я на своем рабочем мониторе в аппаратной вижу на картинке с панорамной камеры, которую от эфира отключил. А на эфирном мониторе, для телезрителя – крупно лицо первого секретаря, ни один мускул на нем не дрогнет, грамотно пургу свою чиновник гонит. Ну, думаю, скотина хвостатая, не понимаешь, что тебя уже нет в эфире, рисуешься. Я бегом из аппаратной в студию, и на четвереньках, чтобы случайно в кадр не попасть, к столу ползу; подполз, этого кота за загривок схватил – и назад по-пластунски. В коридоре этого поганца в стену как запустил, только шерсть с него полетела вместе с блохами. Вздохнул я с облегчением, думаю, зритель особо и заметить не успел, я же мгновенно среагировал. Ну, увидели, как что-то у стола в углу кадра в расфокусе замаячило – это когда кот появился; но толком, наверное, еще не поняли, что это именно кот.