рыть окопы!» Два бойца протащили пулемет, стали устанавливать его за раздвоенной березой. Фуфайки где-то потеряли, гимнастерки пропитались кровью. На опушке воцарилась активность, живые готовились к обороне. Бойцы разведывательного взвода собрались все вместе и обустроились за поваленной ветвистой осиной.

Возникли очертания второго БТР-251 – значит, подбитый танк все же оттащили. Немецкие подразделения продолжали осваивать поселок, прошли мимо догорающего госпиталя. Раздавались крики «ура!», в поселке вспыхнула отчаянная стрельба, гремели взрывы. Немцы пришли в замешательство, стали отступать, их преследовали.

Впоследствии выяснилось, что на северной опушке скопилось приличное количество бойцов из разгромленной 338-й дивизии. Когда в Горном начался бой, они первое время выжидали, а потом внезапно повалили из леса и ударили по противнику с фланга. Немцы такого не ожидали, они дрогнули, побежали. Их преследовали какие-то рваные окровавленные люди со страшными лицами, и остановить их было невозможно. Опушка одобрительно гудела: «Давайте, мужики, пусть знают наших!» Бой продолжался несколько минут, противника оттеснили на запад на несколько кварталов. Наступательный порыв фашисты утратили, сопротивлялись вяло. Дальше на запад красноармейцы не пошли, это стало бы верным самоубийством. По головам передавали: «Все – к восточному лесу, там наши!» Бежать изможденные люди уже не могли, ковыляли, как инвалиды. Из поселка в восточном направлении вышли порядка полутора сотен человек, многие были ранены, кого-то волокли на себе. Минометная батарея молчала, ждала подвоза боеприпасов. Отброшенная пехота тоже не спешила брать реванш. Люди с опушки бежали навстречу своим, помогали раненым. Подразделения перемешались, стало не важно, кто все эти люди. Остались только две категории военнослужащих: живые и мертвые. Люди рассыпались по склону, брели, многие падали и молитвенно таращились в небо, и даже дождь из мин не смог бы заставить их продолжать движение.

– Смотри, Глеб!

Настя внезапно ахнула и вскочила на колени. Остальные тоже заволновались. Из поселка все еще выходили люди. Спотыкаясь, брели двое, держась за руки – Ленька Пастухов и санинструктор Варя. Красноармеец был испачкан с головы до ног, физиономия была черна, как у трубочиста, но он улыбался. Варя спотыкалась, волосы выбились из-под косынки, глаза потрясенно блуждали. Становой вскочил, засвистел, стал махать рукой. Ленька его увидел, заулыбался. Парень с девушкой сменили направление, побежали к товарищам. Варю поддержали, чтобы не споткнулась о поваленное дерево, она упала на колени и затряслась в приступе кашля. Ленька тоже выглядел неважно – фуфайка в крови (видимо, в чужой), ватный утеплитель торчит клочьями. По плечу прошла пуля, но руку не задела, лишь порвала ткань. Настя на коленях подползла к Варе, обняла ее за плечи, стала что-то бормотать. Девчушке, похоже, досталось.

– Дезертир вернулся, – хохотнул Толик Иванчин. – Что делать с ним будем, товарищ лейтенант? Может, пожалеем, пропесочим по комсомольской линии?

– Сам ты дезертир! – вспыхнул Ленька. – А я, между прочим, человека спас и двух фрицев по дороге уложил! – Ленька продемонстрировал висящий за спиной автомат, но осекся, встретив хмурый взгляд командира, и покаянно забормотал: – Виноват, товарищ лейтенант. Не велите казнить, исправлюсь. Не мог я мимо медсанбата пробежать, сами понимаете, сделал вид, что отстал – и туда. Я же на минутку, кто знал, что дело затянется? Немцы медсанчасть минами забросали, там сущий ад творился. Два блока с тяжелыми в щепки разнесли, людей побило тьму – и раненых, и персонал. Кого-то успели вынести на носилках, но единицы, они уже здесь, в лесу… Вы бы видели, что там происходило! – Ленька побледнел, задрожала нижняя челюсть. – Хорошо, что Варюшу засек – она майора медицинской службы Чистякову из горящего барака вытаскивала. Майор уже мертва была, сильно обгорела, а Варе показалось, что она еще жива.

Девушка тоже задрожала, закрыла лицо ладошками. Разведчики тактично помалкивали.

– Товарищ лейтенант, не наказывайте Леонида, – сбиваясь, пробормотала Варя. – Я сама не понимаю, что со мной происходило, металась, как сумасшедшая, в огонь бросалась. А он спас меня… Там все погибли, всех накрыло минами, в это невозможно поверить! А я, перед тем как все началось, за водой побежала на колодец. Контузило немного, долго прийти в себя не могла… Леонид двух фашистов застрелил, когда мы переулками на Советскую улицу выбирались. Потом бой начался, с севера наши подошли.

Варя отняла ладошки от лица и уставилась на лейтенанта заплаканными глазами. В желудке образовался вакуум, мерзкая пустота поползла к горлу. Варя не выдержала и разрыдалась, свернувшись калачиком. Пастухов растерянно мялся и прятал глаза.

– Ладно, все в порядке, – буркнул Глеб. – Но постарайся в следующий раз обойтись без самодеятельности… Девушку отправить в тыл заниматься ранеными, остальным – ждать указаний. Красноармеец Томилина, сопроводите санинструктора до места и оставайтесь с ней.

– Но как же… – растерялась Настя.

– Это приказ.

Шубин пристально смотрел девушке в глаза. Она сглотнула, неохотно кивнула и, озираясь, повела Варю к лесу.

– Варюша, не бойся, я тебя найду! – крикнул Ленька.

Глеб отвернулся, стал возиться, устраиваясь поудобнее. Без женщин нельзя, но с женщинами – еще хуже, голова забита не тем. Даже красноармеец Пастухов начинал это понимать, облегченно вздохнул.

На краю леса скопилось не меньше двух сотен бойцов. Звучали команды: «Растянуться, зарыться в землю, оставшиеся боеприпасы распределить равномерно!» С запада к противнику подошли свежие силы, закрома пополнились боеприпасами. Возобновился минометный обстрел. Взрывы гремели на восточной окраине поселка, рвали в щепки плетни и сараи, смещались на склон, приближались к лесу. «Кто не зарылся – в лес! – надрывались командиры. – Использовать в качестве укрытий лощины и овраги! При первой же команде вернуться на опушку!» Приказы на этот раз отдавались грамотные. Красноармейцы хлынули в чащу. Замелькали саперные лопатки.

– Мама дорогая, что сейчас начнется… – пробормотал, заползая в яму, Костромин. – Вы правильно сделали, товарищ лейтенант, что женщин отослали подальше.

Две мины взорвались прямо по курсу. Дерево уберегло, но взрывная волна ошпарила, как струя горячего пара в бане. Две или три мины ухнули в лесу, повалилось дерево. На этом обстрел прекратился. Немцы что-то чувствовали, спешили перейти в атаку. Дым развеялся. По поселку прогрохотали грузовики с пехотой, за ними показались два танка. Они вели огонь по опушке, снаряды прорезали бреши в лесной чаще, рвали кустарник. Защитники ругались – еще бы не ругаться, когда не знаешь, накроет ли тебя в следующее мгновение! Грузовиков с пехотой было много, но они завязли на краю поля. Пехотинцы сыпались с борта, разбегались. Танки благоразумно остались в удалении, вырабатывая боезапас. Прорываться через лес им не было смысла.

– Не стрелять! – кричал майор Шилов. – Пусть подойдут ближе!

– Ну, что, отдохнули, касатики? Теперь давайте работать! – смеялся кто-то.

Пехота под воплями командиров рвалась в бой. Перебегали фигуры в шинелях мышиного цвета.