смутно видел, что Ямен, услыхав его ругань, что-то зло выкрикнул, а потом наклонился вперед, вслушиваясь. Наконец порошок догорел, мерзкий дым рассеялся, и ошалевший, ничего не понимающий Кейн остался сидеть на своем троне, медленно приходя в себя.

Ямен повернулся к царю и низко поклонился. Выпрямившись, он раскинул руки и повел торжественную речь. Царь столь же торжественно повторял за ним каждое слово, л Кейн увидел, как лицо знатного узника покрыла смертельная бледность. Потом тюремщики ухватили его за руки, и вся процессия медленно удалилась. Шарканье сандалий таинственно и жутковато отдавалось в полутьме громадного чертога...

Подобно бесшумным призракам, из потемок возникли воины и отсоединили цепи Кейна от трона. Вновь выстроившись вокруг него, они повели его полутемными галереями обратно в его комнату, и там Шем заново прикрепил его кандалы к кольцу в стене. Кейн уселся на свое ложе, подпер кулаком подбородок и глубоко задумался, пытаясь обнаружить скрытый смысл в том более чем странном представлении, свидетелем и невольным участником которого он только что явился... Однако довольно скоро его размышления были нарушены необычным шумом на улицах.

Поднявшись, англичанин подошел к окну и высунулся наружу. Он увидел, что на торговой площади горели громадные костры, а между ними туда и сюда сновали человеческие фигурки, несообразно укороченные оттого, что он смотрел на них сверху. Они что-то делали кругом человека, находившегося посредине площади, причем сгрудились так плотно, что Кейн не мог толком ничего рассмотреть. Всю эту группу кольцом окружали воины; пламя так и играло на их блестящих доспехах. Снаружи живого кольца гомонила и что-то выкрикивала беснующаяся толпа.

Потом всеобщий гам прорезал вопль нечеловеческой муки. Выкрики на мгновение прекратились, чтобы сейчас же возобновиться с удвоенной силой. Кейну подумалось, что большинство голосов звучало протестующе. А впрочем, к ним примешивались и насмешки, и улюлюканья, и дьявольский хохот. И снова вопли, исторгнутые болью, — невыносимые, жуткие...

Тут за спиной Кейна послышался топоток босых ног по каменным плитам. В комнату вбежал молодой раб — звали его Сула — и, подлетев к окошку, тоже высунулся наружу. Он тяжело дышал от волнения и быстрого бега. Свет костров озарял его искаженное, перекошенное лицо.

— Люди дерутся с копейщиками! — выкрикнул он, в возбуждении позабыв строгий приказ ни под каким видом не разговаривать с узником. — Многие в народе любили молодого принца Бел-ладрата... Ох, бвана, да не было же в нем ничего дурного! Зачем ты велел царю живьем содрать с него кожу?..

— Я?!.. — ужаснулся Кейн, едва не потеряв от изумления дар речи. — Ничего я никому не приказывал! Я и знать-то не знаю вашего принца!.. Я его ни разу даже не видел!..

Сула повернулся к Кейну и прямо посмотрел ему в глаза.

— Вот я и убедился в том, что втайне подозревал с самого начала, — проговорил он на языке банту, который Кейн хорошо понимал. — Ты не бог и не пророк, устами которого говорит бог. Ты простой человек из племени, которое мне доводилось раньше видеть, — еще до того как мужи Нинна взяли меня в плен. Когда-то, когда я был совсем маленьким, я видел твоих соплеменников. Они пришли со своими туземными слугами и стали убивать наших воинов оружием, извергавшим пламя и гром...

— Воистину я всего лишь человек, — отвечал вконец ошарашенный Кейн. — Но погоди... что-то я не пойму. Чем они заняты там на площади?

— Они сдирают кожу с принца Бел-ладрата, — ответствовал Сула. — Я слышал, на базаре в открытую говорили, что царь и Ямен ненавидят молодого принца, ибо в его жилах течет кровь Абдулая. Но в народе у него было слишком много сторонников, особенно среди арбиев, и потому-то даже сам царь не отваживался приговорить его к смерти. Но когда тебя привели в храм — это было сделано тайно, так, что никто в городе не знал, — Ямен объявил тебя пророком богов. По его словам, Баал открыл ему через тебя, будто Бел-ладрат прогневал богов. Тогда они привели принца на суд оракула...

Кейн выругался, ощущая дрожь в коленках и тошноту.

Невероятно и жутко было думать о том, что его чистосердечная английская брань стала смертным приговором ни в чем не повинному юноше да еще навлекла на него такую жуткую смерть!.. Ну конечно же! Хитрец Ямен «перевел» его слова так, как ему было угодно. И вот теперь бедняга принц, которого Кейн никогда даже не видел, корчился под ножами палачей на базарной площади, посреди вопящей толпы...

— Сула, — сказал англичанин, — как называет себя здешний народ?

— Ассирийцами, бвана, — ответил молодой раб, навряд ли осознавая, что говорит. Он не мог оторвать завороженных и полных ужаса глаз от сцены жуткой расправы, происходившей внизу...

 III

И вновь дни потянулись за днями, только теперь Сула время от времени находил возможность перекинуться с Кейном словечком. Увы, он немногое мог поведать англичанину о происхождении ниннитов. Он знал только, что некогда, очень, очень давно, они явились с востока и выстроили на плато могучий каменный город. Легенды его собственного племени, повествовавшие о тех временах, были весьма туманны. Его народ обитал на холмистых равнинах далекого юга и воевал с городскими в течение многих веков.

— Наше племя, - сказал он, — называется сулаи, ибо мы сильны и воинственны.

Время от времени они совершали на ниннитов набеги, и нинниты платили им той же монетой, хотя вооб-щегто они не очень любили удаляться с плато. В одной из таких вылазок Сула и угодил в плен. Племена, жившие поблизости, в свою очередь сторонились зловещего плато и с течением поколений старались переселиться прочь, так что последнее время ниннитам волей-неволей приходилось отправляться в поисках рабов все дальше и дальше.

Еще Сула сказал, что участь невольника в Нинне была весьма незавидной, и Кейн вполне верил ему. Благо своими глазами видел на теле юноши следы кнута, дыбы и каленого железа. Было похоже, что быстротекущие века ничуть не смягчили нрава ассирийцев и не убавили их свирепости, ставшей притчей во языцех еще на древнем Востоке.

Кейну оставалось только гадать, какими ветрами занесло в глубь неизведанного континента столь древний народ, и тут Сула ничем ему помочь не мог. Давным-давно явились с востока — вот и все, что он знал. Что ж, спасибо и на том, что теперь хоть стало понятно, отчего их лица и речь показались англичанину смутно знакомыми.