наконец отогнали, выяснилось, что у нас вышел почти весь порох. Половина матросов лежала мертвее мертвых, а корабль себе раздумывал, не съехать ли с рифа да не потонуть ли прямо у нас под ногами. Выбор у нас, сам понимаешь, был небогатый: то ли уходить на шлюпках в открытое море, то ли высаживаться на берег. Шлюпка же у нас оставалась всего одна, остальные раскрошили испанские ядра. Кое-кто из команды погрузился в нее и погреб на запад, и больше мы их не видали. Ну а мы, оставшиеся, сколотили плоты и добрались до берега.

Клянусь всеми силами Гадеса, это было чистое безумие, но, спрашивается, что нам еще оставалось? Джунгли так и кишели кровожадными дикарями. Мы сунулись было на север, надеясь разыскать один из тех фортов, куда приезжают охотники за рабами, но дикари преградили нам путь, и мы — делать нечего1 — повернули на восток. Мы пробивались с боем и дрались буквально за каждый шаг, и отряд наш, понятно, таял, как туман под солнцем. Поживились и дикари с копьями, и хищные звери, и ядовитые змеи... бр-р-р! Жуть вспомнить!.. И вот настал день, когда джунгли поглотили последнего из моих людей, и я остался один. Каким-то образом я ускользнул от туземцев. Несколько месяцев я скитался в этих негостеприимных краях, один и только что не безоружный. Но в конце концов я вышел к берегу огромного озера и — поверишь ли, Соломон? — увидел перед собой стены и башни островного государства...

Хок зло расхохотался.

— Клянусь костями' святых, — продолжал он, — это, верно, выглядит точно побасенки сэра Джона Мандевиля! Перебравшись на острова, я обнаружил там довольно странный народец, которым к тому же правила еще более странная и совершенно безбожная раса. Ну, о том, что белого человека они ни разу до того дня не видали, я уж и вовсе молчу... Когда-то в юности я одно время путешествовал вместе с компанией воров, которые успешно скрывали свой истинный нромысел, жонглируя и выделывая всякие там фигли-мигли. Короче, я до сих пор сохранил некоторые навыки, и народ островов смотрел на меня разинув рот. Я казался им богом... Всем, за исключением старого Агары, тамошнего жреца. Но даже и он не мог внятно объяснить людям, почему это у меня белая кожа.

Они жутко почитали меня, и Агара втайне предложил сделать меня верховным жрецом. Я сделал вид, что Вполне согласен, а сам давай прибирать к рукам разные его секреты. Сперва я побаивался старого стервятника, потому что он умел творить волшебство, по сравнению с которым вся моя ловкость рук была детской игрой... Но что ты будешь делать, народ ко мне так и тянуло!

Озеро, где они живут, называется Ньяйна, населенный архипелаг — Островами Ра, а самый большой остров зовется Басти. Правящее сословие величает себя «хабасти», а рабов именуют «масуто».

У этих последних, должен тебе заметить, житуха вовсе не сахар. Никакого своеволия не допускается, только то, что велит хозяин, а хозяева — не приведи Бог! Обходятся с бедолагами еще покруче, чем испанцы — с дариенскими индейцами. Я сам видел, как за малейшую провинность женщин запарывали насмерть кнутами, а мужчин — распинали. А уж культ, который отправляют богомерзкие хабасти, — это вообще что-то! Жуткий это культ и кровавый, и, уж откуда, из какой страны они его с собой прихватили, я не знаю и знать не хочу. В храме Луны у них стоит здоровущий алтарь, и каждую Божью неделю на том алтарю под кинжалом старого Агары с жуткими воплями испускает дух жертва, конечно, масуто, крепкий молодой паренек или нетронутая девчонка. И то, что жертву убивают, еще не самое худшее. Прежде чем кинжал принесет избавление от страданий, беднягу уродуют и калечат так, что и говорить-то об этом не хочется. Святая инквизиция сдохла бы от зависти, если бы только посмотрела на пытки, которые учиняют над жертвами жрецы Басти! И таково, скажу тебе, их дьявольское искусство, что невнятно стонущее, корчащееся, лишенное кожи и глаз нечто никак не может помереть, пока последний удар кинжала не вырвет его или ее из лап дьявольских палачей!

Тут Хок украдкой присмотрелся к своему собеседнику и заметил, что в недрах странных глаз Кейна начал разгораться глубинный огонь, предвещавший близкое извержение вулкана. Внешне же выражение лица пуританина не особенно переменилось, сделавшись разве только еще более мрачным. Он кивнул головой, прося флибустьера продолжать.

— Как ты понимаешь, — сказал Хок, — ни один англичанин не смог бы чуть ли не каждодневно наблюдать за смертными муками несчастных жертв и не проникнуться жалостью. Едва выучившись лопотать по-местному, я сделался их защитником и прочно встал на сторону масуто. Старый Агара рад был бы зарезать меня, но тут рабы подняли восстание и сами замочили того демонского ублюдка, который прежде сидел на троне. Они умоляли меня остаться у них и принять власть, и я согласился. Под моей рукой Басти расцвел, благоденствовали и масуто, и хабасти. Но старый Агара, успевший юркнуть в какую-то укромную щелку, тоже даром времени не терял. Он принялся плести против меня интриги и, подумай только сумел восстановить многих масуто против их избавителя! Несчастные недоумки!.. Так вот, аккурат вчера он перешел к открытым действиям. Разразился бой, и по улицам древнего Басти ручьями потекла кровь. Старый козел пустил в ход черную магию, и многие из моих сторонников распростились с жизнью. Мы бежали в каноэ на один из островков поменьше, но и там они нас достали, и мы снова дрались и снова были разбиты. Всех моих приверженцев перебили либо переловили... да смилостивится Господь над теми, кого взяли живьем! Удрал один только я, и с тех пор они охотятся за мной, точно стая волков. Вот и теперь, не сомневаюсь, они идут по моему следу. И уж не успокоятся, пока не прикончат, хотя бы им и пришлось гоняться за мной по всему континенту!

— Что ж, тогда не будем тратить время на праздные разговоры, — сказал Кейн.

Но Хок только холодно улыбнулся:

— О нет. Как только я заметил тебя между деревьями и понял, что какой-то каприз Фортуны послал мне на выручку представителя мой расы, я решил, что обязательно снова надену на себя золотую корону Островов Ра! Пусть идут, пусть идут все! Ужо мы их встретим!..

Видишь ли, храбрый мой пуританин, все, чего я тут добился в прошлом, я достиг без оружия, одними мозгами. А окажись у меня