class="p1">Чтобы нагляднее представить в этом плане отличительные особенности воинского сообщества, уместно, наверное, сопоставить их с характерными чертами civitas, которая всегда оставалась для римлян главным социальным и мировоззренческим ориентиром. В качестве исходного пункта такого сопоставления можно обратиться к известному месту из трактата «Об обязанностях», где Цицерон рассуждает о том, что объединяет людей в гражданской общине (De off. I. 17. 53–57). На первом месте у Цицерона стоят связи индивида с государством и отечеством, а внутри гражданского коллектива людей объединяют, по его словам, общие храмы и форум, портики и улицы, законы, права, правосудие и голосование, общение друг с другом и дружеские связи, деловые отношения и родственные узы. Примечательно, что среди прочего оратор выделяет дружеские отношения (De off. I. 17. 57). Названные элементы, очевидно, сохраняли свое значение в жизни римского общества и в период ранней империи[588]. В своеобразном преломлении все они присутствовали и в жизни армии.

Для профессиональных солдат, проводивших на службе не один десяток лет[589], военный лагерь становился действительно настоящим «родным домом», второй родиной (а для так называемых castrenses, «лагерных детей» – и единственной родиной, в том числе и в юридическом смысле[590]). Эта мысль вполне однозначно высказывалась римскими авторами. У Тита Ливия (XLIV. 39. 5) Эмилий Павел, обращаясь к воинам, называет лагерь второй отчизной, где вместо стен вал и где для каждого воина палатка является домом и пенатами. Этот же мотив, возможно, заимствованный у Ливия, не менее выразительно звучит в «Истории» Тацита (III. 84. 2). Флавианцы во время штурма преторианского лагеря в Риме восклицают: «честь воина – в лагере: там его родина, там его пенаты» (proprium esse militis decus in castris: illam patriam, illos penates). В другом месте Тацит замечает, что солдаты расположенных в Сирии войск после многолетней службы смотрели на свой лагерь как на родной дом (Hist. II. 80. 3: familiaria castra in modum penatium diligebantur. Cp. V. 16. 4). Доверие к этим пассажам, которые могут показаться голой риторикой, подкрепляется письмом солдата Теона, родом египтянина, который писал своей жене, обеспокоенной предстоящим переводом его части в другую провинцию, что, даже находясь в чужих краях, он в действительности будет на родине (т. е. в лагере), а не на чужбине (P. Oxy. VIII, 1154)[591]. Римский военный лагерь, сохранявший основные принципы своего устройства практически на всем протяжении истории Рима, несомненно, давал солдату чувство защищенности и морально-психологического комфорта[592].

Изоморфность римского лагеря и города не прошла мимо внимания греческих писателей. Уделивший немало места описанию римского военного лагеря Полибий подчеркивал, в частности, что проложенные в нем улицы и прочее устройство уподобляют его настоящему городу (Polyb. VI. 31. 10; cp.: VI. 41. 10). По словам Иосифа Флавия (B. Iud. III. 5. 2), прямые улицы, центральное расположение палаток военачальников, площадь (ἀγορά), кварталы ремесленников, места для судейских кресел, где начальники разбирают возникающие споры, – все это делает лагерь очень похожим на город. Действительно, как и любой античный город, лагерь имел свой форум (Liv. XLII. 2. 11; Polyb. VI. 32. 8; Fest. P. 309 L), где располагались штабные и канцелярские помещения, principia и praetorium[593], знаменные святилища – aedes principiorum (AE 1962, 258) или aedes aquilae (P. Mich. VII 455a = Fink, № 53, b, 15), в которых хранились штандарты части и императорские imagines, стояли алтари и статуи богов[594]. Слева от претория находилась ораторская трибуна – tribunal или suggestus, с которого военачальник обращался к сходке воинов с речью[595]; справа располагалось пространство для птицегаданий, auguratorium (Ps.-Hygin. De munit. cast. 11–12). На лагерном форуме находились также базилика с помещениями для «схол» (своеобразных клубов, где собирались на свои заседания коллегии низших чинов, учрежденные с разрешения Септимия Севера[596]) и tabernae. Постоянный лагерь (castra stativa), помимо жилых помещений и собственно военных сооружений, ремесленных мастерских и госпиталя, имел также различные непременные атрибуты благоустроенного античного города, включая и такие достижения римской цивилизации, как бани и общественные уборные[597], а кроме того, рядом с лагерем располагались такие сооружения, как палестры и амфитеатры, использовавшиеся как для проведения военных тренировок, так и для развлечений личного состава в свободное время[598]. Следует также учитывать, что вокруг постоянных легионных лагерей вырастали поселки – canabae (аналогичные поселки возле крепостей вспомогательных войск назывались vici), где жили ремесленники, торговцы и конкубины воинов и часто селились после отставки ветераны[599]. Кроме того, к дислоцированному в постоянном лагере легиону были приписаны земельные территории – prata legionis (cohortis) или territorium legionis (territorium militare), которые имели особый режим землепользования и на которых силами самих солдат или арендаторов производилась необходимая сельскохозяйственная продукция либо добывались полезные ископаемые[600]. Эти элементы, несомненно, еще более усиливают сходство военного лагеря с античным городом, характерным признаком которого является наличие собственной сельской территории и тенденция к автаркии. Вместе с тем характер, функции и размеры построек внутри лагеря показывают, что, при всем сходстве с городской общиной, он представлял собой нечто иное, нежели гражданский населенный пункт[601].

Важно также подчеркнуть, что военный лагерь, как и всякий античный город, представлял собой своеобразный религиозный микрокосм, имевший определенную сакральную структуру и своих божественных покровителей[602]. Кроме посвящений Гению лагеря (CIL VIII 2529 = 18 040 = ILS, 2291; AE 1963, 45; cp.: CIL VI 230 = 36 748 = ILS, 2216; CIL VI 231 = ILS, 2215), известны также посвящения numinibus castrorum (CIL XIII 6749), B(ona) D(ea) Castrensis (CIL V 760)[603]и гениям различных лагерных сооружений: Гению табулярия (EE. V, 711 = ILS, 2447), Гению претория (AE 1939, 36; 1973, 637; ср. также EE. III, 312: θεοῖς τοῖς τοῦ ἡγεμονικοῦ πραιτωρίου), гениям «схол» (CIL VIII 2603 = ILS, 2376; ILS, 2400; CIL III 7626 = ILS, 2545; RIU II, 412), учебного плаца (ILAlg. I. 3596), на котором могли быть возведены и особые храмы и справлялись соответствующие церемонии[604]. Место, где размещался постоянный лагерь (или крепость), по-видимому, подлежало освящению[605]. Не только преторий и место перед ним считались священным пространством (locus sacer), но и сама внутренняя территория лагеря, его стены, ров и вал, о чем свидетельствует суровость наказаний, налагавшихся за проникновение в лагерь через вал или за перепрыгивание через ров (Dig. 49. 16. 3. 17–18; Ex Ruffo leg. mil. 33)[606].

Военный лагерь сходствовал с civitas не только своей пространственной и сакральной структурой,