href="ch2-647.xhtml#id496" class="a">[647], а в творчестве видных юристов этого времени (Юлия Павла, Аррия Менандра, Эмилия Макра, Ульпиана и др.) активно разрабатываются вопросы военного права. Примечательно также, что с точки зрения некоторых юридических привилегий (в частности, права оставлять завещание по военному праву – iure militari testari) воины различных родов войск, включая тех, кто служил на флоте или когортах вигилов, находились в равном положение, независимо от сохранявшихся сословных различиях в их составе (Dig. 37. 13. 1. 1), а это право, надо добавить, рассматривалось как награда за безупречную службу (Dig. 29. 1. 26: hoc praemii loco merentibus tributum est). Еще одной характерной деталью, подчеркивающей особое положение солдат в обществе III в., является употребление по отношению к ним в официальных документах местных властей эпитета «благороднейшие» – γεννεοτάτοι στρατιώται (PSI. 683; P. Oxy. 1543), хотя, разумеется, формально они не считались honestiores.

Важной вехой на пути отделения армии от традиционных социально-политических структур Рима стала замена при Галлиене сенаторов на высших командных должностях в армии всадниками (Aur. Vict. Caes. 33. 34), что стало логическим завершением наметившегося ранее процесса[648]. Усилившаяся обособленность армии от гражданского населения империи в целом и упрочение ее интегрированности в местные сообщества лимитрофных провинций имели своим закономерным результатом увеличение политической самостоятельности и активности армейских кругов, что с особенной силой проявилось в период «военной анархии» III в.[649], окончательное преодоление которой в период домината потребовало, помимо всего прочего, существенной перестройки военной организации[650].

Таким образом, в развитии императорской армии как социально-политического организма вполне отчетливо обнаруживается противоречивое взаимодействие традиционных норм и установлений с такими моментами, которые наполняли древние традиции новым содержанием или же становились их полным отрицанием. Сущность этого процесса может быть резюмирована в формуле: armata civitas превращалась в corpus militare, которое вполне возможно определить если не как «военный класс» или «сословие», не как «тотальный институт», то по крайней мере как особую корпорацию, социопрофессиональное сообщество.

Глава VI

Воинское товарищество и корпоративность императорской армии

Внутри воинского сообщества, как и в гражданской общине (Cic. De off. I. 17. 55), важнейшая интегрирующая роль принадлежала тем товарищеским узам и дружеским объединениям, которые возникали среди солдат в ходе совместной службы как результат тесного повседневного общения, общих опасностей и интересов и которые определенным образом компенсировали отсутствие в жизни военного сообщества (почти исключительно мужского по своему составу) родственных и гражданских связей. Являясь одним из проявлений характерной для античных обществ микромножественной структуры, это воинское товарищество, как показал Р. МакМаллен, обусловливало сплоченность так называемых первичных групп и воинских частей в целом и представляло собой существенный фактор боеспособности[651]. Вместе с тем отношения воинского товарищества, несомненно, осознавались как одна из основополагающих военно-этических ценностей. Именно в феномене воинского товарищества, как ни в каком другом, обнаруживается теснейшее переплетение социальных, военно-психологических и военно-этических аспектов армейской жизни. Исследование его в единстве данных аспектов представляется тем более актуальным, что статья МакМаллена остается, по сути дела, единственной специальной работой по данной теме и, разумеется, не исчерпывает всех ее ракурсов и вопросов[652]. К сожалению, наши источники очень скупо освещают отношения внутри малых групп, существовавших в легионах и других частях армии. Однако, опираясь на эпиграфические данные и анализ терминологии, можно с определенностью говорить о наличии среди солдат разнообразных неформальных товарищеских связей и разного рода содружеств, а некоторые указания литературных источников помогают понять их роль как в повседневной, так и в боевой жизни римских воинов.

Обратимся сначала к эпиграфическим памятникам, прежде всего эпитафиям, в которых фиксируются отношения, существовавшие между покойным и тем, кто поставил ему надгробие и выполнил его последнюю волю. В солдатских надписях, как и в надписях гражданских лиц, покойный или сослуживец, его похоронивший, часто именуется другом – amicus (например, CIL VIII 2190; 2814; 2960; 2994; 3097; CBI, 954). Однако в солдатских надписях чаще используются специфически военные синонимы к слову «друг». Одним из таких синонимов является термин conturbenalis (или contubernius, как например, в CIL XIII 10017, 13a, или contibernalis, как в надписи AE 1992, 181: commilito et contibernalis (sic!); cp.: AE 1991, 1114). Такой «товарищ по палатке» часто является наследником покойного (ILS, 2310; CIL III 10506; VI 2528; 3591; VIII 3150; 3201; 3246; XIII 6104; AE 1962, 305; 1966, 191). В некоторых надписях близость отношений подчеркивается эпитетами carissimus (CIL III 433 = ILS, 2368) или pientissimus (СIL III 8124). Показательно, что такие отношения могли сохраняться и после отставки. Так, ветеран I легиона Minervia М. Аврелий Прим при жизни сделал надгробие себе и Г. Модестину Перегрину, ветерану того же легиона contubernali mihi carissim(o) (ILS, 2463). Contubernales действовали совместно и в других случаях, как например, contibernales (sic!) signiferi из Нижней Германии, которые исполнили обет богу Сильвану (CIL XIII 8033).

Следует подчеркнуть, что термин contubernalis имеет по своей этимологии прямой смысл воинского товарищества, хотя спектр его значений, разумеется, шире и выходит за пределы военных реалий[653]. Contubernales обычно называлась группа солдат (как правило, из 8 человек), живших в одной палатке или блоке казармы – contubernium (Veget. II. 8; 13; 21), или группа новобранцев, вместе записанных на службу[654]. Одним из смысловых оттенков этого слова является давняя близость отношений. Примечательно в этом плане сообщение Тацита (Hist. I. 32. 1) о том, что Отон во время похода из Испании в Рим, стремясь исподволь обеспечить себе поддержку воинов, обращался к старейшим из них по имени и, вспоминая время, когда они вместе состояли в свите Нерона, называл их своими сontubernales. В данном контексте такое обращение указывает, скорее, на дружеский тон, а не просто на совместную службу в свите императора. Любопытный штрих, характеризующий значимость отношений внутри contubernium, мы находим у Аррия Менандра (Dig. 49. 16. 5. 6), где говорится о предписании императора Адриана специально расследовать вопрос, были ли возвращенные из плена захвачены врагом или сами перешли на его сторону. При отсутствии очевидных доказательств предписывалось принимать во внимание прежнее поведение солдата. Если он в прошлом хорошо себя зарекомендовал, его утверждениям следовало верить. Плохой же солдат, чьим словам нельзя было доверять, характеризуется как ленивый, не исполняющий своих обязанностей, не возвращающийся в срок из отпуска (remansor), а также как extra contubernium agens, что можно, наверное, перевести как «пренебрегающий обществом своих товарищей»[655].

Наряду с amicus и contubernalis, товарищ по службе нередко называется frater[656]. В солдатских надписях contubernalis иногда сочетается с frater (например,